3. Прагматистская концепция истины

Пустовит А. В.

Греческое слово праксис означает «дело, действие». С позиций прагматизма истинным признается такое знание, которое имеет благие последствия для человеческой жизни и которое может успешно применяться на практике. Один из основателей прагматизма, американский психолог и философ У. Джеймс (1842 – 1910), например, полагал, что истинность суждения «Бог существует» не зависит от реальности существования Бога и обусловлена тем, что убежденность в Его существовании благотворна для человеческого общежития.

В менее метафизических сферах истинность нашего знания удостоверяется его практической применимостью. Если на основе определенного знания строятся самолеты, которые летают, или мосты, которые не падают, значит это знание истинно. В этом понимании практика есть критерий истины.

Несомненно, что мы широко используем этот критерий. Проверенное в своих последствиях и приложениях, практически полезное знание вызывает куда больше доверия, чем бесполезные спекуляции. Но, как и в предшествующей концепции, одного этого оказывается мало. Прагматистской трактовке истины также присущи некоторые трудности.

Известно, например, что в мореплавании весьма удобными и практически эффективными являются навигационные расчеты на основе геоцентрической («птолемеевской») модели. Но нельзя же на этом основании считать, что она более истинна, чем гелиоцентрическая («коперниканская») система. Б. Рассел указывал, что сведение истинности к проверке последствиями может привести к парадоксальным результатам [Рассел Б. Человеческое познание. Его сфера и границы. – М., 1957]. Представим себе на минуту, например, что нацисты выиграли войну. Так что же, нужно считать, что их учения в такой ситуации выдержали проверку и являются прагматически «истинными»? [Философия. Учебник. Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П.Филатова. – М., 1998, с. 168 – 169].

Кроме того, уметь пользоваться не то же самое, что знать. Допустим, мы находимся в учебной аудитории. Вечереет, становится темно. Надо включить свет. Каждый знает, как это делается: надо нажать на выключатель. Почему, нажав на выключатель, мы зажигаем лампу? – Потому что при этом мы замыкаем электрическую цепь. Лампа горит, потому что электрический ток, – поток электронов, – протекая по металлической проволоке, раскаляет ее; раскаленная проволока светится. Разорвав цепь, мы добиваемся того, что проволока остывает и перестает светиться. Во всем этом, однако, много загадочного. Мы понимаем, например, что такое электрический ток, – это поток электронов. Что такое электрон, мы понимаем не вполне, потому что природа субатомных частиц – это еще до конца не разрешенная проблема современной физики.

Люди очень давно научились разводить костер и пользоваться огнем, однако физика и химия горения – далеко еще не завершенные области науки. Итак, знание и умение использовать – далеко не одно и то же.

Итак, проблема истины – подлинно философская проблема, далекая от окончательного разрешения. Ни одна из существующих концепций истины не является вполне удовлетворительной.

До сих пор речь шла о научных истинах. Уже было сказано о том, что истины науки непротиворечивы. Правильное (с точки зрения классической логики) рассуждение должно быть непротиворечивым. Тем не менее существуют обширные области культуры, прямо связанные с противоречием: это философия, религия и искусство. Они тоже претендуют на отыскание истины. Каковы же особенности религиозных, философских, поэтических истин? Покажем, что это истины парадоксальные (воплощающие противоречие).

Каждый раз, когда человеческая мысль формулирует действительно важный вопрос, философия отвечает на него двойственно.

Например:

Существует ли что-либо, кроме движущейся материи?

Нет, – утверждает Демокрит, – есть только атомы и пустота.

Да, – утверждает Платон, – существует не только чувственно воспринимаемый мир вещей, но и умопостигаемый мир идей.

Бессмертна ли душа?

Нет, – утверждают Демокрит и его последователь Эпикур, – она умирает вместе со смертью тела.

Да, – утверждает Платон, – до рождения человека и после его смерти бессмертные души пребывают в мире идей (примеры многочисленны – см. [Пустовит А. В. Этика и эстетика]).

«Логическое противоречие» – это чуть ли не сущность всей философии», – пишет гегельянец И. А. Ильин [Ильин И. А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. – СПб., 1994]. Вот что пишет о противоречивости философского знания замечательный мыслитель ХХ в. Бертран Рассел (1872 – 1970):

«Никому еще не удалось создать философию, которая была бы одновременно правдоподобной и внутренне непротиворечивой… Философия, не свободная от внутренних противоречий, не может быть полностью истинной, но непротиворечивая философия вполне может оказаться полностью ложной» [Рассел Б. Философский словарь разума, материи, морали. – К., 1996, с. 171-172].

Противоречива христианская религия. Догматы христианства, – троичность единого Бога, непорочное зачатие, воскресение из мертвых, – представляют собой антиномии, т.е. непримиримые противоречия.

«Для рассудка истина есть противоречие, и это противоречие делается явным, лишь только истина получает словесную формулировку… Другими словами, истина есть антиномия, и не может не быть таковою. Противоречие! Оно всегда тайна души – тайна молитвы и любви. Чем ближе к Богу, тем отчетливее противоречия», – пишет богослов П. В. Флоренский [8].

Противоречива и поэзия, поскольку ключевую особенность поэтической речи многие исследователи видят в использовании метафоры, а метафора есть не что иное, как противоречие.

Если только возможно говорить об истинах религии, философии, искусства, то мы получили критерий для того, чтобы отличить научное знание от любого другого (например, религиозного или философского) знания. Классическая наука, которой присуща доказательность, запрещает противоречие; религия, философия, искусство допускают (воплощают) его.

«Истины, данные через чувство, и истины, данные через мышление, относясь к разным областям, не встречаются и потому и не сталкиваются между собой; и – что самое важное – даже само понятие истины имеет различный смысл в применении к каждой из этих областей. Религиозная правда не есть, подобно научной, интеллектуальное воспроизведение объекта; она есть жизнь в объекте, живое слияние с ним; …сама противоположность между субъектом и объектом, образующая конститутивный признак теоретического познания, погашается в религиозном переживании; и потому последнее есть вообще не столько знание об объекте, сколько тождество с ним, переживание целостной субъективно-объективной правды. Все ошибки в оценке религии как ее сторонниками, так и ее противниками сводятся к непониманию этого основного различия, к отождествлению религиозной и теоретической правды» [Франк С. Л. Личность и мировоззрение Фр. Шлейермахера. – в кн.: Шлейермахер Ф. Речи о религии. Монологи. – СПб., 1994, с. 18].

Культуролог Г. С. Померанц утверждает:

«Истина, которую несет искусство, – это не истина об отдельных фактах (или определенных связях между фактами), а ритм целого, «музыка сфер», как говорили греки, ритм, схваченный образным мышлением в движении эстетически выразительных предметов (предметное искусство) или условных элементов отвлеченной выразительной системы (музыка, архитектура): что бы художник ни рисовал, подлинный предмет картины – бытие целого, полнота бытия, качественно-бесконечное, отразившееся в предмете (или условной конструкции), как солнце в капельке воды. Эта истина «полисемична», многозначна, текуча, переливчата по самой своей природе, и в застывших терминах ее просто невозможно было бы высказать. Художник может не «пользоваться метафорами», но сам предмет, который на первый взгляд составляет содержание картины, для него только метафора, иносказание, намек на невысказанную тайну…» [Померанц Г. Две модели познания. – Померанц Г. Выход из транса. – М., 1995, с. 41 – 53].