25. Показания «священной девочки»

Даниил Мордовцев

Утром начались допросы. Это уже было новое следствие – следствие об обширном придворном заговоре на жизнь самого фараона Рамзеса. Новое дело как бы вытекало из дела об убийстве Лаодики. Следственные чины оставались прежние, только отсутствовал Хора, знаменоносец гарнизона, да к прежним судьям, по повелению Рамзеса, было придано еще несколько приближенных советников.

На предварительном совещании решено было – прежде всех допросить маленькую Хену, которая, по детской наивности, могла выдать многое, чего нельзя было бы добиться от опытных подсудимых. Она могла навести на след, дать новые нити в руки. Поэтому на ночь она помещена была отдельно от отца и деда вместе с одною из служительниц женского дома, на которую не падало никакого подозрения.

Эта женщина и поставила маленькую заговорщицу пред верховное судилище. Девочка, очутившись в обширной палате перед сонмом чиновников, сначала смутилась было; но когда к ней подошел Монтуемтауи и с ласковой улыбкой потрепал ее по пухленькой смуглой щечке, Хену, по природе смелая, сразу приободрилась. Ее уже ничто особенно не поражало: она знала только, что «так должно быть», а к чему все это – она не задавалась этим замысловатым вопросом.

– Ты знаешь, милое дитя, чье это изображение? – спросил Монтуемтауи, показывая на статую Осириса.

– Знаю, это бог Осирис, – бойко отвечала Хену, – его дедушка сделал из воску.

Судьи переглянулись.

– Так он и воскового Осириса сделал ? – поторопился спросить Монтуемтауи, многозначительно взглянув на товарищей-судей.

– Да, и его сделал – очень похоже.

– А для чего, милая?

– Для великого и святого дела.

– Для какого же именно?

– Не знаю – для великого и святого.

Судьи снова переглянулись. Они поняли, что девочка едва ли знала что-либо о сути и цели заговора.

Монтуемтауи сел на председательское место и начал формальный допрос.

– Ты умная и хорошая девочка, Хену, – сказал он с прежней ласковость, – пред лицом великого Осириса ты должна говорить только правду, о чем бы тебя ни спросили. Будешь говорить правду?

– Буду, – отвечала маленькая подсудимая, – дедушка не велел мне никогда говорить неправду. Он всегда говорил: никогда не лги – всегда говори правду; если же почему-либо не можешь сказать правду – молчи, но никогда не лги.

Судей невольно подкупала эта наивная, бойкая речь прелестной девочки, которая всех очаровала.

– Твой дедушка хороший человек, что так учил тебя, – сказал Монтуемтауи, – оттого и ты вышла такая хорошая девочка.

Хену была польщена в своем детском тщеславии и теперь готова была болтать без конца.

– Я священная девочка, – сказала она со скромностью, за которой звучала плохо скрытая гордость.

– Да? Священная? – выразил на своем лице притворное удивление председатель суда.

– Да… Мне бог Апис глядел в глаза во время процессии.

– Правда, – это тогда, когда он отдавал тебя в жертву Нилу? – спросил Монтуемтауи.

– Да – и тогда, и еще раньше, когда фараон венчался на царство: я упала пред ним на колени, а он глянул мне в глаза… Я не испугалась… И тогда мне сказали, что я священная девочка.

– Так-так, – подуськивал Монтуемтауи. – Скажи же теперь, священная девочка, как и для чего твой дедушка делал богов из воску?

– Он и фараона сделал, – поправила Хену.

– И фараона?

– Да… Мы раз вечером пришли с дедушкой в храм богини Сохет… У нее огненные глаза… А верховный жрец повел нас к себе…

– Жрец Ири?

– Да, он такой добрый.

– Ну? Потом?

– Потом он облачился, взял в руку систр и повел нас в храм… Там змея съела птичку… Я эту птичку сама ей отдала – жрец велел… А мне ее так было жаль… А змея такая страшная.

Хену даже вздрогнула.

–А дальше что было? – допрашивал Монтуемтауи.

– Дальше жрец отрезал священным ножом огромный кусок воску от свечи богини и велел дедушке сделать из этого воску богов.

– А фараона?

– Фараона он велел сделать из простого воску.

Судьи опять молча переглянулись.

– Я и свечу богини задула. Жрец велел, – продолжала Хену, – а потом жрец дал мне цветок лотоса.

– И дедушка сделал из воску богов и фараона?

– Сделал – очень хорошо.

– А потом ?

– Потом ночью отнес их в храм богини Сохет.

– Зачем?

– Для великого и святого дела.

Больше от нее ничего нельзя было добиться. Она знала только внешнюю сторону дела; но и то, что она открыла, было очень важно для суда. Судьи теперь знали, что заговором руководил верховный жрец богини Сохет, лукавый Ири, а что изготовление волшебных фигур из воска принял на себя старый Пенхи; царица Тиа и царевич Пентаур были те лица, в пользу которых совершался преступный заговор.

– А отец твой делал богов? – спросил далее Монтуемтауи после непродолжительного раздумья.

– Нет, он не делал… Он недавно воротился из Трои, где был в плену… Он там на руках носил Лаодику, когда она была маленькая.

Потом, как бы желая похвастаться, Хену сказала:

– И я делала богов из воску.

– Ты, дитя?

– Да – вместе с дедушкой… Я разминала воск в руках – так велел верховный жрец.

– А кто бывал у дедушки, когда он делал богов? – снова спросил Монтуемтауи.

– Приходил Бокакамон из женского дома, жрец Имери, советники Пилока и Инини… Многие приходили.

– Кто-ж еще?

– Не помню… забыла.

– А о чем они говорили с дедушкой?

– О великом крокодиле Египта: они говорили, что его надо прежде ослепить, а потом убить.

– Какой же это великий крокодил Египта?

– Не знаю… Должно быть тот, что плачет по ночам… Он еще съел мою знакомую девочку – она играла на берегу Нила, у самой воды.

– А о фараоне говорили?

– И о фараоне говорили.

– Что же именно, припомни, девочка хорошая: ведь тебя зовут Хену?

– Да, Хену.

– Припомни же, милая Хену, что они говорили о фараоне?

– Они говорили, что его наказал Аммон-Ра, что Аммон-Ра сердит на фараона – отнял у него любимую дочь, Нофруру, – что Нил не принял его жертвы.

– А говорили, за что на него сердит Аммон-Ра?

– За то, что он молится чужому богу – еврейскому, и хочет еврейку Изиду сделать царицей.

Показания Хену принимали более определенный характер; ясно было, что предметом заговора был сам фараон Рамзес, что его подозревают в измене богам Египта; а это подозрение могло исходить, конечно, от жрецов; они же и руководители заговора. А Бокакамон? Он доверенное лицо царицы, – Тиа видимо ревнует фараона к Изиде, к красавице еврейке… И здесь женская ревность. Теперь понятными становились смутные показания Аталы, тоже из ревности зарезавшей Лаодику: она прямо называла и Тиу, и Пентаура… Несомненно, Пентаура прочили, вместо отца, на престол фараонов.

В воображении Монтуемтауи да и всех остальных судей рисовалась теперь картина обширного государственного заговора. Допросы и показания Пенхи, Адиромы, Бокакамона, жрецов Ири и Имери, советников Пилоки и Инини должны, конечно, указать на массу других лиц, участвующих в заговоре. Но как привлечь к допросу царицу? Ее должен допросить сам фараон.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. Замурованная царица: Роман из жизни Древнего Египта. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года], с. 136 – 140.