29. Воевода Тургенев на веревке

Даниил Мордовцев

Едва первые лучи солнца позолотили кресты и главы царицынских церквей, как казаки двинулись к городу.

Разин и его новый есаул ехали впереди, Разин с бунчуком в руке, Васька Ус с обнаженною саблей.

Разинцы подступали к городу двумя лавами: одна шла к тому месту, где пологий вал и городская стена, казалось, представляли наиболее удобств для приступа, хотя эта часть стены и башни были защищены пушками; другая лава подавалась вперед правее, к тому месту, которое казалось неприступным, и где находились городские ворота, прочно окованные железом.

Разин попеременно находился то в голове правой лавы, то в голове левой.

Воевода Тургенев, недавно назначенный командиром Царицына, и стрельцы, его подкомандные, повидимому, спокойно ожидали приступа, потому что, с одной стороны, уверены были в невозможности взять крепость без стенобитных орудий, с другой, что со дня на день ожидали прибытия по Волге сверху сильного стрелецкого отряда.

Тургеневу и другим защитникам Царицына очень хорошо видно было со стен, как Разин разъезжал впереди своей, казалось, нестройной толпы. Тургенев, высокий и плотный мужчина с сильною сединою в длинной бороде, стоял на стене, опершись на дуло пушки и, казалось, считал силы неприятеля.

– Дядя, – обратился к нему стоявший рядом молодой воин в богатых доспехах, – дозволь мне попужать орла-стервятника.

– Каково это, племянник? – спросил воевода.

– А вон тово, што на белом коне, самово Стеньку.

– А чем ты ево попужаешь?

– Вот этой старушкой! – он указал на пушку.

– Добро, попробуй: только наводи верней.

Молодой Воин при помощи пушкарей навел дуло орудия на Разина. Взвился дымок, и грянул выстрел. Ядро не долетело до цели и глухо ударилось о глинистую сухую почву.

Разин издали погрозил бунчуком.

Правая лава, между тем, достигла городских ворот и остановилась. Разин поскакал туда.

Вдруг в городе, как бы по сигналу, зазвонили колокола во всех церквах. Воевода с удивлением глянул на окружающих.

Со стены, ближайшей к воротам, послышались крики:

– Батюшки! Злодеи в городе! Их впустили в ворота.

Действительно, Разин беспрепятственно вступил в город в голове правой лавы: городские ворота были отворены перед ним настежь.

Навстречу новоприбывшим от собора двигалось духовенство в полном облачении, с крестами и хоругвями. Впереди с Распятием в руках, шел тот священник, соборный протопоп Никифор, которого мы уже видели ночью около стана Разина. Рыжая, огненного цвета борода его и такие же волосы, разметанные по плечам, горели под лучами солнца, как червонное золото.

Разин сошел с коня и приложился к кресту. При этом он что-то шепнул на ухо протопопу, и тот утвердительно наклонил голову. Затем стали прикладываться к кресту казаки.

Между тем на площади расставляли столы для угощения дорогих гостей. Сначала робко, а потом все смелее и смелее начали выходить из своих домов царицынцы и спешили на площадь.

Колокольный звон смолк, и духовенство возвратилось в собор.

Царицынцы со всех сторон сносили на площадь калачи, яйца, всякую рыбу и горы сушеной и копченой воблы. Мясники резали волов, баранов и тут же на площади свежевали и потрошили убоину. Другие обыватели разводили костры, жарили на них всякую живность и сносили потом на расставленные столы, а с кружечного двора выкатывали бочки с вином.

Всем, повидимому, распоряжался соборный протопоп Никифор. Его огненная борода мелькала то здесь, то там.

– Ишь как батько-то хлопочет, так и порывается, – судачили царицынские бабы, глазея на приготовления к пиру.

– Да и как, мать моя, не хлопотать горюну? Все это, чтоб насолить супостату своему, воеводе жеребцу, за дочку.

– Что и говорить, милая, дочка-то у нево одна, что глазок во лбу, а он, волк лихой, и польстись на девчонку.

– Эка невидаль! Девчонка! – ввязалась в разговор Мавра, известная на весь Царицын сплетница. – Онамедни девка сама к яму, к воеводе-то бегала.

– Плещи, плещи, язва! – осадила ее первая баба.

– Не плещу я! А ты сама язва язвенная! – окрысилась сплетница. – Ишь святая нашлась! Сама, своими глазыньками видела, как она, Фроська-то, шмыгнула к нему в ворота, так и засветила рыжей косой.

– Тьфу ты, негодница! Помолчала бы хоша, сама была девкой, – отвернулась первая баба.

– Глядь! Глядь-ко-ся! Мать моя! – удивилась вторая баба. – Что-й-то у того казака на руках? Никак махонька калмычка?

– И то, милая, калмычка, да совсем голенька. Должно, на дороге подобрали.

– Ах, бедная! Семь-ка я сбегаю, принесу ей рубашонку от моей Фени.

И сердобольная баба побежала за рубашкой для маленькой калмычки.

Вскоре начался и пир. За почетным столом поместился Разин с своим новым есаулом, а также все казацкие сотники. Их угощал отец Никифор.

За соседним столом восседали на скамьях другие сподвижники Разина, и в том числе Онуфрий Лихой, тот самый, что вчера привез в казачий стан маленькую калмычку. Девочка сидела тут же, на коленях у своего седобородого покровителя, и, беспечно поглядывая своими маленькими глазами на все окружающее, серьезно занималась медовым пряником. Она была, видимо, довольна своей судьбой, как сыр в масле каталась, чего она в своем улусе никогда не испытывала. Теперь она была в чистенькой рубашонке, и даже в ее черную как смоль косенку была вплетена алая ленточка. Все это оборудовала сердобольная баба.

Пир, между тем, разгорался все более и более. Слышно было оживление, громкие возгласы, смех. Разин, разгоряченный вином и подчиняясь своему огневому темпераменту, громко объявил, что он во всей русской земле изведет неправду, переведет до корня все боярство…

– На семена не оставлю! А Ордина-Нащокина с сыном Воином на кресте Ивана Великого повешу!

– Марушка! Марушка! Подь сюды, ходи через стол.

Это манил через стол маленькую калмычку казачий пятидесятник Яшка Лобатый, коренастый увалень, первый силач на Дону. Девочке уже дали подходящее имя: ее назвали «Марушкой».

– А где воевода? – вспомнил, наконец, Разин. – Подать сюда воеводу!

– Да воевода, батюшка Степан Тимофеич, заперся с своими приспешниками в башне, – отвечал поп Никифор.

– А! В башне? Так я ево оттудова выкурю. Атаманы-молодцы! За мной! – крикнул Разин, вставая из-за стола.

Сотники, пятидесятники и другие казаки, пировавшие по близости, обступили атамана.

– Идем добывать воеводу! – скомандовал Разин. – Щука в вершу попала, выловим ее!

– Щуку ловить, щуку ловить! – раздались голоса.

– В Волгу ее! Пущай там карасей ловит!

Ватага двинулась к крепостной башне. Впереди всех торопливо шел поп Никифор. Полы его рясы раздувались, а рыжие волосы ярко горели на солнце.

– Ай да батька! Ай да долгогривый! – смеялись казаки. – Да ему хуть в атаманы, дак в пору.

Башня была заперта. На крики и стук в башенную дверь в одну из стенных прорезей отвечали выстрелом, никого, впрочем, не ранившим.

– А! Щука зубы показывает! – крикнул Яшка Лобатый. – Так я ж тебя!

И он побежал куда-то к площади. Вскоре оказалось, что богатырь нес на плече громадное бревно, почти целый брус.

– Сторонись, атаманы-молодцы! Ушибу! – кричал он.

Все посторонились, а богатырь со всего разбегу ударил бревном в башенную дверь. Дверь затрещала, но не упала. Лобатый вновь разбежался, и от второго удара дверь подалась на петлях. Последовал третий, сильнейший удар, и дверь соскочила с петель.

– Ай да Яша! Он бы и лбом вышиб! – смеялись казаки.

И Лобатый же первым бросился вверх по лестнице. За ним другие казаки. Разин стоял внизу рядом с попом Никифором.

– Щуку не убивайте, молодцы! – крикнул он вверх.

Оттуда доносились шум борьбы, крики, стоны. В несколько минут все было покончено, никого не оставили в живых. Пощадили только воеводу. Его снес с башни Лобатый, словно куль с овсом.

Как безумный, подскочил к несчастному поп Никифор и ударил его по щеке.

– Нна! Это тебе за Фросю! За ее девичью честь! – говорил он, задыхаясь, и тут же накинул на шею воеводы веревку. – На осину ево, на осину Иуду!

– Нет, бачка, он не твой, – оказал Разин, отстраняя попа. – Он наш, войсковой; что круг присудит, то с ним и будет. Сказывайте ваш присуд, атаманы-молодцы, – обратился он к казакам.

– В воду щуку, карасей ловить! – раздались голоса. – В Волгу злодея!

– Быть по-вашему, – согласился Разин. – А теперь скажи, воевода, – обратился он к Тургеневу, – за што ты грабил народ? Али тебя царь затем посадил на воеводство, чтоб кровь христианскую пить? Мало тебе своего добра, своих вотчин? Не отпирайся, я все знаю: про тебя, про твое неистовство, и на Дону уж чутка прошла. Кайся теперь, проси прощенья у тех, кого ты обидел.

Тургенев молчал. Он знал, что его не любили в городе. Он видел, как сбежавшиеся на шум царицынцы враждебно смотрели на него.

– Православные! – обратился Разин к горожанам. – Што вы скажете?

Все молчали. Всем казалось страшным говорить смертный приговор беззащитному человеку.

– Казни, батюшка, казни злодея!

Все оглянулись в изумлении. Страшный приговор произнесла баба! И то была сплетница!

– Ах, ты, язва! – не утерпела сердобольная баба, которой стало жаль человека, стоявшего перед толпой с безропотной покорностью.

Послышался лошадиный топот. Это прискакал гонец с верхней пристани.

– Стрельцы сверху плывут, видимо-невидимо! – торопливо сказал он.

Разин глянул на Тургенева и махнул рукой. Казаки поняли его жест.

– В воду щуку! К стрельцам на подмогу! – заговорили они.

Один из казаков взял за веревку, которая все еще висела на шее воеводы, и потащил к Волге, к крутому обрыву. Толпа хлынула за ними в глубоком молчании.

Вдруг, откуда ни возьмись, молоденькая девушка, которая быстро пробилась сквозь толпу и с воплем бросилась на шею осужденному.

– Сокол мой! Васенька! Возьми и меня с собой! Без тебя я не жилица на белом свете!..

– Владычица! Да это Фрося! – всплеснула руками сердобольная баба.

Это и была дочка попа Никифора: искрасна золотистая коса, жгутом лежавшая на спине девушки подтверждала это кровное родство с рыжим попом, который весь задрожал, увидев дочь в объятиях ненавистного ему человека.

Тургенев с плачем обнял девушку…

– Бедное дитя, прости меня! – шептал он.

– Меня прости, соколик, я погубила тебя.

Но казаки тотчас же разняли их.

Обрыв был под ногами, и воеводу толкнули туда. Не успели опомниться, как и девушка бросилась туда же, и Волга мгновенно приняла обе жертвы.

Поп Никифор стоял над кручей и рвал свои рыжие космы.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 15], с. 152 – 157.