30. Струги с мертвой кладью
Даниил Мордовцев
Разин между тем делал распоряжения о встрече стрельцов, которые плыли сверху на защиту как собственно Царицына, так и других низовых городов.
Все свое «толпище», как иногда называли в казенных отписках его войско, он разделил на две части: одну половину, меньшую, под начальством Васьки Уса, он оставлял в городе, с другою, большею, он сам выступил для встречи московских гостей и для усиления отряда, находившегося на его флотилии.
Есаул должен был выстроить свой отряд вдоль городских стен, обращенных к Волге, и всю крепостную артиллерию расположить так, чтобы она могла обстреливать всю поверхность Волги вплоть до небольшого островка, лежащего как раз против Царицына и заросшего густым тальником и верболозом.
Лодки же, на которые он посадил часть пехоты, он приказал отвести за островок и там укрыть их за верболозом. Он это сделал для того, что когда стрельцы, подплыв к городу и встретив там артиллерийский огонь с крепостных стен, вздумают укрыться за островом, то чтобы там их встретил не менее губительный огонь с флотилии, которая и должна была отрезать стрельцам отступление.
Сам же он с небольшим отрядом конницы пошел вверх, берегом, прямо навстречу московским гостям.
Скоро показались и струги с стрельцами. Издали уже слышно было, что стрельцы шли с полной уверенностью «разнести воровскую сволочь», и на первом же струге раздавалась удалая верховая стрелецкая песня, до сих пор раздающаяся по Волге от Рыбинска, в то время Рыбное, до Астрахани. Стрельцы пели:
«Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке
Сизый селезень плывет!
Ишь ты, поди ж ты, что ж ты говоришь ты, –
Сизый селезень плывет!»
Но стрелецкое пение вдруг оборвалось, когда с берега казаки, среди которых было не мало из волжского бурлачья, гаркнули продолжение этой песни:
«Вдоль да по бережку, вдоль да по крутому
Добрый молодец идет:
Он со кудрями, он со русыми
Разговаривает!
Ишь ты, поди ж ты, что ты говоришь ты,
Разговаривает!»
Увидев на берегу небольшой отряд, стрельцы направили свои струги ближе к берегу и открыли по казакам огонь. Казаки отвечали им тем же, и началась перестрелка.
По мере усиления огня, казаки отступали, все более и более приближаясь к городу. Стрельцы из этого заключили, что казаки не выдерживают огня, и пустились за ними вдогонку.
Но в это время со стен города, о взятии которого казаками стрельцы и не подозревали, открыли по стругам убийственный огонь. Пораженные неожиданностью, стрельцы не выдержали артиллерийского огня и повернули от города, чтоб укрыться за островом, но там их встретила такая же убийственная пальба из засады.
Царское войско растерялось, поражаемое с двух сторон и ядрами, и пулями. Но стрельцы все-таки упорно защищались и только тогда, когда две трети было их перебито, стали просить пощады.
Разин велел прекратить пальбу и привести струги с остальными стрельцами к берегу.
Когда струги причалили к берегу, казаки стали считать убитых и насчитали более пятисот трупов. В живых осталось до трехсот стрельцов.
Они вышли на берег и кланялись победителю. Разин сказал им:
– Коли хотите служить мне, оставайтесь со мною, а нет…
– Хотим, хотим, батюшка Степан Тимофеич! – закричали побежденные. – Мы шли против тебя неволею… Прости нас!
– Добро, – сказал Разин, – оставайтесь с нами. А чтобы воеводам да боярам впредь неповадно было перечить мне, я им покажу, какая ждет их широкая масленица. Атаманы-молодцы! – крикнул он к казакам. – Снарядимте-ка два струга, которые будут залишние, и изукрасим их, как вон в песне поется:
«Хорошо были стружечки изукрашены,
Они копьями, знаменами, будто лесом поросли».
– А мы изукрасим их получше, поцветнее.
Казаки, повидимому, не понимали его и ждали, что будет дальше. Тогда Разин указал на два морских струга из тех, которые им были оставлены прошлою осенью в Царицыне после морского похода и стояли теперь у пристани порожние.
– Вот что, братцы, – сказал он, – сносите всех убитых стрельцов на эти струги, сносите поровну, а там я скажу, что дальше делать. Помогайте и вы, ребята, – оказал он оставшимся в живых стрельцам. – А у ково в кармане сыщите деньги, сносите их есаулу, в дуван пойдут.
Все принялись за работу, не понимая, для чего это, и скоро оба струга наполнены были трупами. Разин взошел на один из стругов.
– Эх! – обратился он к трупам. – Жаль мне вас, горюны, да что делать! Коли лес рубят, то и щепки летят… А я, ох… какой лес задумал вырубить! Заповедной! Да хочу вырубить дочиста, чтоб и побегов не осталось.
Он задумался, глядя на обезображенные лица мертвецов.
– Ну, теперь, братцы, распоясывайте у мертвецов кушаки! – снова заговорил Разин.
Казаки повиновались. Когда было распоясано несколько десятков на том и другом струге, Разин остановил эту странную работу.
– Ну, довольно, братцы: есть чем изукрасить стружечки, – сказал он. – Теперь развешивайте мертвецов по всем снастям, вот как в Астрахани белорыбицу либо осетрину, а то и воблу развешивают вялить, да балыки провесные делают… Да чтоб понаряднее были, все бы снасти и мачты, и шесты изнавесить боярскими балыками… Пущай любуются да кушают на здоровье… А я из них таких балыков наделаю!
Только теперь все поняли, к чему клонились эти странные распоряжения атамана.
И вот казаки и стрельцы принялись развешивать мертвецов, подвязывая их к снастям кушаками.
Странную картину представляло это необычайное зрелище. Из Царицына все население высыпало смотреть на то, что делали казаки. Весь берег был усыпан зрителями.
А Разин ходил по стругу, иногда останавливался и задумывался, качал головою, как бы отгоняя назойливые мысли, и потом встряхивал кудрями и отдавал приказания:– Выше, выше подвешивай! Да шапку набекрень надень… Так, так, ладно… Каковы балыки! Это я моему другу любезному, князю Прозоровскому… Пущай отпишет к Москве тестеньке своему Ордину-Нащокину, каковы-таковы казаки бывают. А то на! Перевести казаков, вольный Дон да Волгу-матушку перелить в Москву-реку, да в Яузу… Захлебнетесь Доном да Волгою… Я вам не Ермак дался, не поклонюсь ни Доном, ни Волгою, ни казацкою волею, как тот поклонился царством сибирским: глуп был батюшка Ермак Тимофеич, не тем будь помянут… Да, отольются волку овечьи слезки… Ей! Этово гладково на самый верх посадите, на палю, как вон у запорожцев да у турок делают, так, так, ишь важно на пале сидит! А то на, милостивая грамота… похваляем, а там и в бараний рог, как старца Аввакума… Нет, я вам не Аввакум!..
Когда ужасная оснастка стругов была окончена, Разин обратился к стрельцам:
– А кто ваши головы? – спросил он.
Стрельцы отвечали:
– Были у нас, батюшка Степан Тимофеич, пять голов с нами из Казани послано, да ноне в бою твоими казаками трое из них убиты до-смерти, а осталось только двое, вот они.
Разин подозвал их к себе. Те стояли ни живы, ни мертвы.
– Я всех начальных людей, и голов, и бояр убиваю, – сказал Разин. – Вас я не трону: вы так головами и останетесь: одново из вас я посажу на один струг, другова на другой. Плывите в Астрахань с своими стрельцами, как плыли сюда из Казани, и кланяйтесь от меня астраханскому воеводе, князю Прозоровскому, и скажите, что я ему балыков посылаю… Вон какие осетры висят! Да скажите астраханцам всякого звания людям, что я чиню расправу только над боярами да мироедами, а бедных людей не трогаю: бедные – мои братья, и все мы промеж себя ровня. Слышали?
– Слышали, батюшка Степан Тимофеич, – покорно отвечали стрелецкие головы.
– Так помните, что я вам сказал, и астраханцам всякого звания людям передайте мои речи от слова до слова, как я сказал, – заключил свою речь Разин.
Стрелецкие головы поклонились.
– А теперь, – обратился Разин к казакам, – снесите на оба струга корму всякого и питья на неделю и больше тово, чтоб головам было чем дорогою кормиться. Живо!
Казаки бросились исполнять приказание атамана, и чрез несколько минут из города принесено было множество калачей, несколько окороков, балыков, копченой воблы и несколько боченков вина.
– Это вам корм, – сказал Разин головам, – голодны не будете. Да не перепейтесь дорогой.
Головы кланялись и благодарили.
– А чтоб вы не бежали с дороги, я вас обоих велю приковать, каждово к своему рулю, – пояснил Разин: – рулем-то вы будете править, а бежать не бежите… Гребцов вам не надо: сама Волга-матушка донесет вас до Астрахани. Эй! Атаманы-молодцы! Принесите две якорных цепи, да подлиннее, и прикуйте господ голов, каждово к своему рулю.
Казаки принесли две цепи и исполнили, что им приказывал атаман: одного стрелецкого голову поместили на одном струге с мертвецами и приковали, другого – на другом, и тоже приковали.
Затем оба струга с мертвою кладью и с прикованными рулевыми отвели на середину Волги и пустили на произвол судьбы.
Струги тихо поплыли по течению…
Зрелище было до того ужасно, что многие стрельцы, те, что остались в живых, глядя, как уплывали их мертвые товарищи, горько плакали.
Разин долго провожил струги глазами и затем молча воротился в город.
Примечания
По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 15], с. 157 – 162.