5.09.1909 р. До Олександри Рудченко

Твое, дорогая Шурочка, последнее письмо произвело на меня какое-то угнетающее действие по своей неопределенности.

Во-первых, в нем отсутствует дата, что так надобно для определения времени, в течение которого последовали такие или иные изменения. Ради самого Христа, ставь всегда число, в которое ты пишешь письма.

Во-вторых, сообщения твои о предпринимаемых компанейских прогулках в горы, о завтраках и ужинах в курзале говорят мне, что тебе сделалось лучше, что сам Винтерниц заметил, как ты поправилась и помолодела. Все это так отрадно. Но вместе с этим ты мне сообщаешь и такие сведения: несколько дней спала 7 часов подряд, а когда сделала душ после воздушной ванны – начала спать хуже… За сим, сделавши теплую ванну, дня через два опять начала спать хуже… Что, кажется, через Броневских ты разнервничалась…

Что Винтерниц сказал: "Если вы будете все делать, как я говорю, то, даю слово – будете здоровы", и советовал не класть льда, а назначил окутывание, от которого тебе делалось нехорошо, но в прохладной ванне после окутывания было приятно, хотя как-то беспокойно, вследствие того что бурлят воду и растирают в ванне… Все это указывает, что не так-то тебе уже хорошо, как по первым сведениям предполагать можно. Это-то на меня угнетающим образом и действует. Конечно, нужно принять во внимание продолжительность и частую повторность твоей болезни, которая не может же по мановению жезла быть сразу излечена; для этого нужно время, в течение которого могут быть повороты то в ту, то в другую сторону. Судя по твоему письму, такие повороты и наблюдаются, что вполне естественно. Тем не менее и это меня угнетает.

Видимо, так уже человеческие души созданы, что им хотелось бы видеть одно только хорошее. Но будем терпеливы и питать себя надеждой, что эти временные ухудшения поддадутся действию лечения. Только нужно слушаться советов врачей, а не руководствоваться своими личными ощущениями или впечатлениями. Ведь врачи не только учились, но и опытным путем испытывали действие того или иного средства на больных, а мы можем только сказать, приятно или неприятно в данную минуту применяемое средство, а потому и в заключении своем о действительности этих средств можем ошибаться. Вот почему необходимо придерживаться советов врачей.

Я уже в нескольких письмах писал тебе, как смотрит Леонид Алексеевич на способы лечения тебя и, как вижу, не расходится с мнением и советами Винтерница. Это – теплые ванны, солнечные ванны, углекислые ванны (вовсе не раздражающие, а способствующие скорейшему обмену веществ) и массаж. Относительно окутывания завтра спрошу и сообщу тебе. Но так как после окутывания тебя садят в прохладную ванну и производят растирания в ней, то, вероятно, это и должно быть отнесено к советуемому Леон[идом] Алекс[еевичем] массажу. Следовательно, и в этом нет противоречия.

Вообще же Леон[ид] Алексеевич] очень доволен достигнутыми результатами, судя, конечно, по тем сведениям, какие можно извлечь из твоих писем. Думаю, что он будет еще более доволен, когда я сообщу ему, как ты помолодела и похорошела. Смотри только не возмечтай от этого и не забудь нас, стариков. Быть может, мы и одряхлели от старости, но все же сохранили душевную бодрость, способствующую не только увлекаться красотой, но еще более ценить ее у тебя вместе с другими душевными качествами.

Будь же и ты к нам по-прежнему добра, внимательна и справедлива; добывай лечением молодости, красоты, а главным образом здоровья, чтобы, возвратившись к нам, согревать своими качествами и добродетелями наши осиротевшие без тебя души! Что касается времени, необходимого для полного излечения тебя, то само собою разумеется, что 6 недель недостаточны для этого. Поэтому я вполне разделяю твой взгляд, что если необходимо 8 или даже 10 недель, то лучше сразу врага искоренять, чем только приглушить его немного, а затем через какой-нибудь год снова приниматься за это же.

Что сказать о домашних делах? Все мы пока, слава богу, здоровы и благополучны. Дети учатся, я с утра до 3 часов в палате, а затем – дома. Варвара Гавриловна не часто выходит или выезжает куда – некогда; нужно же кому и за домом смотреть, что она, спасибо ей, и выполняет аккуратно. К тому же у нас как раз совершается ремонт – комнаты белили, чердак и службы мажем. Твою комнату сделали белой, если тебе не понравится, можно будет и перекрасить, хоть это, по словам Кутия, непрактично. Выбелили уже зал, мой кабинет, парадную переднюю, исправлена везде штукатурка, остается побелить потолки в столовой, детской и черной передней. В понедельник, вероятно, все это окончится, как окончится и мазка служб.

С прислугой только возня: брат Марьяны оказался такое ледащо, что я очень возрадовался, когда выздоровел Григорий и теперь заменил его. Сама Марьяна также оказалась достаточной лентяйкой, да к тому же еще и гуляющей по ночам. Теперь она заболела, что-то в горле сделалось, вероятно, жаба. Думаю переменить ее. Варв[ара] Гавриловна] советует взять когда-то бывшую у нас Дашу. Кажется, так и придется сделать. А тем временем может поправиться Еленка, которую мать взяла из больницы к себе домой. Прасковия виделась с Еленкиной матерью на базаре; та передавала, что Еленка начала понемножку прохаживаться. Как бы только они не обкормили ее чем-нибудь, тогда ведь может быть рецидив. Если Еленка совсем поправится и пожелает снова служить, возьму ее. Теперь по опыту убедился, что старый друг лучше новых двух.

Ты не беспокойся о Лене. Он совершенно теперь здоров. Мы его бережем и всячески кормим; молоко он пьет, яички пьет, всяческие фрукты поедает, а в особенности за обедом арбузы и дыни. Не хочет только, мошенник, какао выпивать все, что мы даем ему в гимназию. Сенатоген после болезни мы на недельку по совету Алекс[ея] Алексеевича] остановили, а под видом сенатогена даем по-прежнему стакан молока. Он и во время болезни не кашлял, и теперь совершенно не кашляет.

Поклонись від мене Богданові Цурковському і подякуй його за щирий привіт. Скажи йому, що своїй рідній мові я довічний слуга, та тільки теперішні обставини мого життя не дають спромоги як слід робити. Душа і рада б у рай, та гріхи не пускають! Побажай йому від мене позбутися своєї хвороби та нагуляти сили, щоб малась змога вірно слугувати своєму народові.

А что же твоя писательница по женским вопросам, о которой ты сообщала в одном из писем? Разве уже уехала из санатория, что ты о ней ничего не сообщаешь?

Обнимаю тебя, мою молодую и красивую, и желаю тебе быть еще моложе и краше, а больше всего – восстановить свое здоровье, без которого и молодость, и красота не красны сами по себе. Как бы мне желалось хотя’ одним глазком видеть тебя, услышать твой голос!.. Но будем терпеливы, и да вознаградятся наши ожидания десятерицею.

Всегда вечно твой

А. Рудченко,

6 сентября.

Сейчас от Леон[ида] Алексеевича], которому читал твое письмо. Он велел целовать тебя и просил передать, что результатами лечения, какие можно вывести из содержания твоего письма, он очень и очень доволен, принимая во внимание, что все это достигнуто в течение лишь 3-х недель, когда, по его мнению, тебе необходимо лечиться не менее 12 недель.

За сим он находит необходимым вполне подчиниться требованию врачей, так как они свои требования основывают на практике долголетнего опыта, ты же можешь основываться лишь на ощущениях и впечатлениях, которые всегда ошибочны. Признает для тебя безусловно вредным пребывание в значительной компании, которая всегда нервирует, гулянье по горам и посещение курзала, а в особенности игру на фортепиано. Окутывание находит полезным, но только не полное, а частичное, тогда не будет замечаться задыхания и недостачи воздуха. Ванна после окутывания очень приятна и необходима: взбалтывание воды в ванне требуется для насыщения ее воздухом, вследствие чего она может заменить углекислую ванну, способствующую усилению обмена веществ. Как насыщенная воздухом, так и углекислая очень полезна для тебя, пока ты хорошо питаешься и с аппетитом ешь.

Замечаемое тобою временное ухудшение Леон[ид] Алексеевич] приписывает, главным образом, тем волнениям, какие пришлось тебе перенести в столкновении с Броневской, пребыванию в большой компании, гулянью по горам и выигрыванию тобою песен, хотя бы и малороссийских. Все это незаметно для тебя действует возбуждающим образом на нервы и ухудшает сон. По этим же основаниям он не может одобрить и поездку в Вену по собственному желанию, а не по совету врача. Спроси Пина, найдет ли он возможным предпринять тебе такое путешествие, и если да – то и поезжай, а если найдет рановременным, то лучше бы приостановиться.

Писала ли ты Евгению и Анастасии Михайловне? По-моему, очень нужно бы написать. Ты знаешь их адрес? Константиноград, д[еревня] Абазовка. Евгений, за смертью Джунковского, теперь исполняет обязанности предводителя] дворянства.

6 сентября вечером.

Оставлял это место для письма Вити. Но оказывается, что он не может писать. Еще, кажется, при тебе приехал к нам цирк Труцци. Теперь он потешает публику борьбой атлетов. Эта борьба так увлекает гимназистов, что они ежедневно проделывают ее между собой. И вот в разгар такой борьбы, когда друг друга старается положить на лопатки, Витя сбил кожу на локте правой руки. Образовалась ссадина, которую засыпал он ксероформом и затем забинтовал руку так, что может ее только, как палку, вытягивать, а изогнуть нельзя. По этой причине ему и писать невозможно. Таким образом, ты лишена его болтовни, которою он обыкновенно заполняет письма.

Не знаю, сообщал ли я тебе, что получил открытку от Оли уже из Наугейма. Московские врачи посылали ее недели на 3, а местные требуют пробыть месяц. Вследствие этого она не может предпринять, как раньше предполагалось, поездки в Швейцарию и посетить тебя, а придется ей непосредственно возвращаться из Наугейма в Москву. Пася также писала мне. Беспокоится болезнью Оли, тем более, что средств для лечения недостаточно. Шуня хотя и заработал у Четверикова за каникулярное время очень хорошо, но этого заработка все же мало. Да, беда со средствами! На недостаточность их жалуется и Пася. На 65 руб., которые она получает, считая в том числе и пенсию, в Москве не проживешь, а добывать еще уроки так затруднительно! Она бегает, бегает, да все безуспешно.

Варвара Гавриловна очень тебе кланяется. Обнимаю тебя еще и еще. Береги себя и поправляйся. Пиши.

Всегда твой А. Рудченко.

Примітки

Друкується вперше за автографом (ф. 5, № 381 – 382).

Перед початком листа 6 вересня приписка Леоніда Рудчеика:

«Дорогая мама! Напрасно ты так сильно беспокоишься за меня. Я здоров совершенно и исполняю твои обязанности. [Дописка Панаса Мирного: «Хотел сказать «приказания», а написал «обязанности"]. Твой сын Леня».

Далі йде лист Михайла Рудченка.

Варвара Гавриловна – В. Г. Хондажевська, домашня робітниця в сім’ї Панаса Мирного.

Цурковський Богдан – юрист з Настасова (Тернопільська обл.), тоді студент.

Подається за виданням: Панас Мирний (П. Я. Рудченко) Зібрання творів у 7 томах. – К.: Наукова думка, 1971 р., т. 7, с. 534 – 538.