Анализ работ
Каргер М.К.
Недостаточно тщательные наблюдения в процессе раскопок жилищ и совершенно неудовлетворительная фиксация их, применявшаяся вплоть до недавнего времени, очень затрудняли задачу их реконструкции. Попытки реконструкции киевских и белгородских жилищ-мастерских, сделанные в начале XX в. В.В.Хвойкой, к сожалению, не сопровождались документальной графической фиксацией процесса раскопок, что делало малоубедительными все построения автора. Несмотря на довольно значительное количество жилищ, раскопанных в Киеве и в других городах южной Руси, наши представления о типе и конструкции массовых жилищ в южнорусских городах XI-XIII вв. до последнего времени были очень неточны и неполны.
Тщательно раскопанные за последние десятилетия остатки многочисленных жилищ-мастерских в различных городах южной Руси дали не только значительные новые материалы, но и позволили осмыслить и переоценить некоторые результаты предшествующих раскопок. Несколько десятков отлично сохранившихся жилых построек, раскопанных за это время в различных районах древнего Киева, позволяют достаточно детально изучить конструкции массовых городских жилищ, сделать попытку реконструкции их внешнего и внутреннего облика, исследовать вопрос о происхождении типа киевских жилищ и пр.
Многочисленные отлично сохранившиеся остатки жилищ, открытые в Киеве, неоспоримо свидетельствуют о том, что основным типом массового городского жилища, даже в самом крупном городском центре Киевской земли, вплоть до XII-XIII вв. продолжала оставаться полуземляночная постройка, нижняя часть которой представляла прямоугольное углубление, вырытое в грунте.
Над этим углублением возвышались глинобитные стены, деревянный каркас которых состоял из нескольких вертикальных столбов, врытых в землю, соединенных между собой немногочисленными деревянными перевязями, переплетенными тонкими прутьями.
Так как углубленность нижней части жилища в землю была обычно довольно незначительна (от 0.3 до 1 м), распространенное в археологической литературе наименование этого типа жилищ “землянками” не вполне точно и во всяком случае требует специальной оговорки. За последнее время в применении к описываемому типу жилищ получил распространение термин “полуземлянка”, которым пользовался еще в 90-х годах прошлого века Н.Беляшевский, называвший так раскопанные им жилища на городище Княжа гора. [с. 350]
Пол и стенки вырытого в грунте углубления обычно бывают покрыты глиняной обмазкой. В плотном материковом грунте вырубались ступени входа, тоже обычно обмазанные глиной.
Глиняная обмазка нижней части стен, пола, ступеней нередко имеет явные признаки обжига. Однако до сих пор не удалось установить с уверенностью, подвергалась ли глиняная обмазка жилища обжигу при постройке, т.е. до возведения деревянного каркаса наземной части достройки, или же следы обжига в раскопанных жилищах являются результатом действия огня во время пожара, разрушившего эти жилища,
В отдельных случаях вместо глиняной обмазки стенки углубленной части жилища были обложены досками, которые укреплялись в пазах угловых столбов. Наиболее хорошо сохранившийся пример подобной конструкции представлен жилищем I, раскопанным в 1946 г. на Б.Житомирской ул. Этот тип жилища отнюдь не следует относить к срубным постройкам, ибо конструктивной основой такого сооружения являются не венцы горизонтально положенных бревен, а вертикально врытые угловые столбы. Наземная часть такой постройки имела глинобитные стены на деревянном каркасе.
План описываемых полуземляночных сооружений всегда прямоугольный, чаще всего квадратный. Размеры постройки крайне незначительны, колебания в размерах невелики. Иногда попадались жилища, состоявшие из двух примыкающих вплотную одно к другому помещений.
Устройство кровли, как и вообще наземных частей жилища, пока не поддается точной реконструкции в деталях. Расстановка столбов в жилищах позволяет предположить обычно двускатную кровлю, хотя в отдельных случаях может быть применялась и односкатная. Над входом иногда устраивался навес – крыльцо на деревянных столбах, врытых в землю. В отдельных случаях исследователи отмечали наличие “сеней”, примыкавших к основной постройке.
Чрезвычайно устойчивым является устройство глинобитной печи, которая по технике сооружения как бы повторяет конструкцию самого жилища. Конструктивной основой ее является деревянный каркас из прутьев, обмазанных глиной. В отдельных случаях основой глинобитного свода печи были деревянные колья. Печь обычно устраивалась на небольшом возвышении-постаменте, поднимавшемся над уровнем пола на 20-30 см. Под глиняной обмазкой пода печи нередко лежит слой битой глиняной посуды или кирпичей. По свидетельству, В.В.Хвойки, ему попадались печи, под которых был забит обломками камня. В.В.Хвойка отмечал, что печи в жилищах, открытых им в усадьбе Петровского, снаружи были тщательно сглажены и часто расписаны двух-трехцветным, узором [В.В.Хвойка. Древние обитатели Среднего Приднепровья, стр. 73].
Среди киевских жилищ, раскопанных в последние годы, дважды встречены печи, сложенные из брускового кирпича с бороздками на постельной части. Кирпич этого типа, известный под названием “литовского”, обычно отно[с. 351]сили к XV-XVII вв. Неоспоримые факты свидетельствуют, однако, что в хозяйственных постройках этот тип кирпича в Киеве начали применять еще в XIII в., накануне монгольского нашествия. Наиболее хорошо сохранившийся образец кирпичной печи обнаружен в жилище I, раскопанном в 1946 г. на Б.Житомирской ул. По форме и размерам кирпичная печь в этом жилище ничем не отличается от глинобитных печей того же времени.
Лишь однажды в киевских жилищах была обнаружена печь, сложенная из камня (раскопки Д.В.Милеева в усадьбе Митрополичьего дома). По форме и она повторяла типичную сводчатую глинобитную печь. В полу земляночных жилищах Галича и Плеснеска, как показали раскопки этих городищ, каменные печи, сложенные на глине, представляли наиболее распространенный тип печей [I.Д.Старчук. Розкопки городища Пліснеська в 1947-1948 рр. – Археологічні пам’ятки УРСР, т. III, Київ, 1952, стр. 383 и сл.].
Не только конструкция, но и самое наличие дымоходов пока не установлено.
Характерной особенностью киевских жилищ XI-XIII вв. является наличие во многих из них подпольных ям. Некоторые из этих ям служили, по-видимому, для хранения различных запасов, другие, размещавшиеся обычно возле печи, – для выгребания золы и угля из печи. Распространенным был обычай зарывать под пол большой глиняный сосуд для хранения в нем запасов зерна.
Подле жилищ, иногда примыкая к ним вплотную, также располагались разных размеров ямы, служившие хранилищем различных хозяйственных предметов и продуктов. Сверху они были, очевидно, прикрыты деревянными навесами. Распространенное наименование “зерновые” далеко не всегда правильно определяет их назначение [распространенное в археологической литературе наименование этих ям “зерновыми” восходит к Русской Правде, где сказано: “Аже крадеть гумно или жито в яме, то колико их будеть крало, то всем по 3 гривны и по 30 кун” (Правда Русская, II, стр. 393)]. Об этом свидетельствует большое количество костей животных и обломков различной посуды, найденных в этих ямах. Внутренняя поверхность ям часто бывает обмазана обожженной глиной.
Большая часть жилищ, раскопанных в Киеве, несомненно относится к концу XII-XIII в. Многие из них, как указывалось выше, были разорены и сожжены во время разгрома города татаро-монгольскими полчищами в 1240 г. Однако не все киевские жилища относятся к этой поре. Жилище, раскопанное в 1949 г. в усадьбе Исторического музея, небольшая постройка, перекрытая жилищем XIII в. на Б.Житомирской ул. (раскопки 1946 г.), жилище на Детинке (раскопки 1930 г.), два жилища, раскопанные в 1940 г. в усадьбе Михайловского Златоверхого монастыря, должны быть отнесены к XI или началу XII в. Никакими существенными особенностями эти более ранние постройки не отличаются. Как будет показано ниже, традиции массового жилища горожан уходят своими корнями в еще более далекое прошлое восточного славянства.
Крайне незначительные по площади участки, доступные для производства археологических раскопок в Киеве, не позволяют до настоящего времени [с. 352] изучить вопрос о характере планировки городские усадеб, улиц и площадей. Даже в редких случаях, когда на более или менее значительной территории удавалось раскопать группу жилищ, – решать вопрос о их взаимосвязи было очень трудно. Жилища, раскопанные на территории Михайловского монастыря, расположены несомненно какими-то группами. Полуземлянки I и II, VI и VII явно связаны между собой. Обращает внимание устойчивая ориентация всех жилищ, раскопанных в 1938 г. в усадьбе Михайловского монастыря. Тесно связаны между собой и одинаково ориентированы два жилища, раскопанные в 1946 г. на Б.Житомирской ул. Однако эти наблюдения совершенно недостаточны для решения вопросов планировки городских усадеб, в состав которых некогда входили эти жилища.
Перечисляя достаточно подробно разнообразный инвентарь, обнаруженный под развалинами жилищ, мы преследовали две цели. Находящиеся в жилищах разнообразные предметы, связанные с бытовыми нуждами их обитателей, позволяли точнее определить время разрушения жилищ, т.е. установить верхнюю дату их существования. Для решения одной этой задачи можно было бы, конечно, значительно сократить описание находок, сосредоточив внимание лишь на тех категориях предметов, которые поддаются наиболее точной датировке. Не делая этого, мы исходили из необходимости собрать материал и для решения другой не менее важной задачи. Бытовой инвентарь, находимый в жилищах, позволяет нагляднее, полнее и глубже понять социальный характер изучаемых жилищ.
Типичность, если не сказать стандартность, этого инвентаря и повторяющийся в различных городских жилищах Среднего Поднепровья его состав позволяет видеть в нем, по-видимому, характерный облик личного быта городского ремесленника XII-XIII вв., с его скудным достатком и крайне непритязательными условиями существования. Эти условия прекрасно отражены в литературном памятнике, почти современном изучаемым нами киевским жилищам. Рисуя приемом контрастного сопоставления с бытом господствующих классов быт “убогих”, автор писал:
“Сидяшту ти в зиму в тепле храмине и без боязни изнаживъшуся; въздъхни, помыслив о убогых, како клянять над малъмь огньцемь съкърчивъшеся большу же беду очима оть дыма имуште, руце же тъкмо съгревающе, плешти же и вьсе тело морозъмь измьръзже” [В.Шимановский. К истории древнерусских говоров. – Варшава, 1887, стр. 426].
Отрывок этот взят из “Стословца Геннадия”, вошедшего в известный Изборник Святослава 1076 г. Автор этого сочинения и русские читатели XI в. в этом отрывке могли в полной мере почувствовать реальный быт окружавшей их действительности с ее резкими социальными контрастами. Эти социальные контрасты были тем острее, что сопоставление быта господствующих верхов и “убогих” не являлось только литературным приемом. Эти сопоставления были реальным фактом повседневной жизни для тех и других социальных слоев древнерусского города, ибо [с. 353] убогие полуземляночные жилища одних ютились в непосредственной близости от преисполненных расточительным богатством и сказочной роскошью деревянных хором и каменных дворцов других.