14. Прошло их панство!

Григорий Квитка-Основьяненко

Смутен и невесел пришел чрез несколько дней в хату к Никите Власовичу пан конотопский писарь Прокоп Григорьич Пистряк. И как вошел, так и повалился на лавку, склонился на стол и заголосил.

– Не умножай горести, Григорьич! говорит ему Власович: тут и без того тошно на свет глядеть… чего же ты воешь, как собака?

– Горе, Власович! Горе постиже мою утробу до раздражения!

– А мне что за дело? – сказал Никита, спохватившись и вспомнивши, как он отошел от него, узнав о его смене и не дав ему никакого совета, да еще и в глаза насмехался.

– Не вспомяни моих первых беззаконий, друже! Ныне и аз грешный в простоту повергся!

– Как так? – спросил Власович; а Пистряк по-своему, по письменному и рассказал, как он пришел к новому сотнику прехраброй конотопской сотни, Демьяну Омельяновичу пану Халявскому, и как тот – говорит – воззрел на него гордым оком и нечистым сердцем, аки на пса смердяща, и велел ему писать к вельможному пану полковнику репорт о таких и таких делах.

Григорьич захотел поумничать, и чтоб с первых пор взнуздать пана сотника по-своему, чтоб не важничал против писаря, написал по-своему. Пан сотник понял, что не так, потому что был и сам грамотный, говорит писарю: «Не так!» А писарь ему в ответ: «Так». Пан сотник крикнул: «Пиши по-моему!» А писарь говорит: «Я на то писарь, и знаю, как и что надобно».

Как же разозлится пан сотник, как крикнет: «Так ты уже не писарь!» И начал ругать отца и матерь, сначала Забрёхиных, а потом и Пистряковых, и весь род их; а там и самого писаря бранил-бранил на все бока, да в затылок, и выгнал его из хаты, и сменил его с писарства; а на место его определил подписарчука, мальчика молодого, его же, так закончил Пистряк, «не единожды за возлобие драх и по лядвиям поругание чинил».

После того, что день, то и сходилися они тужить, та знай куликали, потому что не чем им было заняться. Прошло их панство!..