31. Без билета в Екатеринодар

Олекса Кирий

Стояла темная лунная ночь. На небе не было ни одной тучки. Луна задумчиво плыла между мерцающих звезд и навевала думы.

Я лег спать на дворе. Около домика под развесистой яблоней стоял старый топчан; на него положили немного душистого сена, дали мне рядно, и я устроился спать. Но долго не мог уснуть. Вставала передо мной бурливая река Малка. В тишине ночи слышался ее беспрестанный гомон. Я закрывал глаза и видел мчавшуюся реку. Думал о дороге, как мне придется ехать до Екатеринодара, вновь без билета. Порой делалось страшно, но в эти минуты какой-то внутренний голос говорил мне: «Уже боишься. Ты ж хочешь быть таким, как бурная река, которая мчится вперед, ломая на своем пути все препятствия. Спи спокойно». И, успокоенный этим голосом, я не заметил, как уснул.

Меня разбудил Момот.

– Вставай, Алеша! Пойдем пить чай да к поезду, раз ты решил ехать в Екатеринодар.

Я говорил уже, что Момот служил весовщиком на станции Прохладная. Он обещал переговорить с кондукторами, чтобы меня провезли без билета до станции Тихорецкая.

Пришли мы на станцию. Подошел поезд. Момот побежал к кондукторам, а я первым вошел в вагон.

В вагоне меня встретила группа солдат – человек около двадцати. Некоторые были в бескозырках. Они окружили меня, стали задавать вопросы:

– Куда едешь, малец?

– В Екатеринодар.

– Сам едешь?

– Сам.

– А где был?

– В Прохладной.

– У кого был?

– У знакомого.

– Что делал?

– Искал себе места, чтобы поступить на работу, но места не нашел и теперь еду в Екатеринодар.

– А билет у тебя есть?

– Билета у меня нет… Мой знакомый пошел договариваться с кондукторами, чтобы они провезли меня без билета.

Солдаты переглянулись между собой.

– Мы тебя провезем без билета, – сказал чернявый, высокий, некрасивый солдат.

Остальные поддержали его.

Я стоял молча, не зная, что им сказать, не понимая, шутят они или говорят правду.

Высокий солдат взял мой сундучок и понес его к солдатским вещам, которые лежали в вагоне, поставил его там между своими сундучками и накрыл шинелью.

– Как тебя звать? – спросил он меня.

– Алеша!

– Тезка! – радостно воскликнул он и, похлопав меня по плечу, сказал: – Слушай, Алеша, если будет проходить контролер и проверять билеты, то ты становись возле окна, набрасывай на плечи шинель, надевай на голову бескозырку и смотри в окно, а мы будем здесь сами считать себя. Понял?

– Понял, – ответил я, и слезы радости засверкали у меня на глазах. Я понял, что солдаты не шутили, а со всем сердцем отнеслись к моему положению.

Вбежал в вагон Петр Момот и с волнением сказал:

– Что делать, Алеша?! Едет другая бригада! Я ничего не смогу сделать насчет билета!

– Это твой знакомый, Алеша? – спросил меня высокий солдат.

– Да, – ответил Момот, виновато глядя на солдата.

– Не беспокойтесь! Мы его до станции Тихорецкая провезем без билета, как солдата.

– Вот спасибо вам… Вот хорошо… – сказал Момот.

Послышались два звонка. Мы расцеловались с Момотом, и он быстро вышел из вагона.

Поезд отошел.

Русский солдат! Какое это священное слово! Они готовы были отдать все, всем пожертвовать, чтобы только сделать для меня доброе дело. Я помню их всегда и никогда не забуду, пока живу на свете. Они напоили меня чаем, они накормили меня хлебом. Я рассказал им про свои странствования, они слушали меня с большим вниманием и сочувствием. Я полюбил их, как своих родных братьев.

Вот через несколько пролетов появился контролер в вагоне.

Я набросил на себя первую попавшуюся шинель, надел бескозырку и стал смотреть в окно. Сердце мое билось, как у воробья.

Вдруг слышу голос контролера:

– Сколько человек вас едет?

– Пятнадцать человек, – сказал высокий солдат и стал считать так быстро, что даже я улыбнулся. Послышалось щелканье щипцов, и затем, как только ушел контролер, раздался веселый дружный смех солдат.

– Алеша! Сбрасывай амуницию!

Так повторялось несколько раз.

Солдаты жалели, что я встаю в Тихорецкой. Они звали меня ехать с ними, обещая устроить на место, но я твердо решил ехать в Екатеринодар.

В Тихорецкую поезд пришел в час ночи.

Я простился с солдатами, поблагодарил их и встал с поезда.

Была темная ночь. Стояли кругом вагоны, сновали люди с фонарями, постукивая молотками по колесам вагонов.

Я пробрался к одному из поездов. На площадке возле поезда стоял кондуктор с фонарем. Я спросил у него:

– Скажите, дядя, на Екатеринодар поезд где стоит?

– На Екатеринодар вот поезд стоит. Сейчас отходит. Садись, – и указал на поезд, стоявший рядом. Я обрадовался и пошел садиться в поезд. Вдруг кондуктор нагнал меня и спросил:

– У тебя билет есть?

– Есть, есть, – ответил я, взбираясь в вагон.

В вагоне никого не было видно, только слышался храп спящих пассажиров.

Я вернулся обратно, поставил свой сундучок при входе в вагон и сел на него. Дума за думой мчались в моей голове, и сердце билось в груди. Я думал о билете: что я скажу кондуктору? Вспомнил я мать, как она ездила без билета. Нужно дать кондуктору на чай. У меня было зашито в сорочке семьдесят пять копеек, о которых никто не знал. Теперь нужно было их достать. Я быстро разорвал зашивку, достал деньги и немного успокоился. Ночь глядела в открытое окно. Веял легкий ветерок. Я присел на сундучок, склонил голову на грудь и не помню, как задремал.

Мне приснилась родная хата, Дацьковое, я пасу Ласийку, лезу на вербу драть воробьиные яйца. Меня разбудил стук. Пробежал мимо жандарм, за ним кондуктор. Поезд мчался, отбивая колесами: трата-та, тра-та-та, тра-та-та.

Долго ко мне никто не приходил и не требовал билета.

Наконец появился очень толстый кондуктор, весь в белом, я заметил лишь длинные запорожские усы да сапоги.

– Давай билет! – сказал он.

Я встал и виноватым голосом проговорил:

– Нет, дядя, у меня билета.

– А куда едешь?

– В Екатеринодар.

– Зачем едешь?

– На заработки.

– Деньги имеешь?

– Я достал пятьдесят копеек и протянул ему.

Он бросил деньги в карман брюк. Полтинник мой зазвенел, ударившись о другие монеты. Мне показалось, что он бросил мой полтинник в глубокий колодец, наполненный деньгами. Затем, засунув руку в карман, он вытащил полную пригоршню серебряных монет и стал считать, а потом вручил мне сдачи тридцать копеек и сказал:

– Теперь до Екатеринодара никто тебя не будет беспокоить, – и ушел.

Я не верил такому поступку кондуктора и подумал: «Значит, и между ними есть люди добрые, имеющие душу и сердце».

На востоке занималась заря. Всходило солнце и своими лучами заливало богатые степи Кубани.

Я в первый раз увидел эти степи, эти тучные нивы пшеницы, где мой отец зарабатывал для нас деньги у богатых казаков.

Поезд приближался к Екатеринодару.