12. Друзья готовятся к похищению
Марко Вовчок
Панич Лепеха обошел малимоновский сад, наметил, что надо, и повернул домой.
До сих пор, к его великому удовольствию, все идет хорошо. На Якова можно положиться. Значит, сегодня… И как недолго ждать вечера… И не увидишь, как промелькнет время… И успешно будет украдена она… Гришина невеста… Вот только непохвально, что сердце все щемит и щемит… Ну, нечего делать, пощемит, да когда-нибудь и перестанет…
А оно пока все не переставало – куда там! Еще пуще расходилось, так что он порядочно постоял перед дверями… потому – что за охота показывать приятелю Солодкому свою образину, когда на ней, как черным на белом, написаны тоска и мука.
– Будут лошади и сани, – и чудесные! – встретил его Солодкий.
– Где достал?
– У Робоча на хуторе. Робоч – славный человек, товарищу душу готов отдать. Сейчас же все справил и сам кучером назывался. Ну, за кучера-то я сам буду – он не умеет править. А у тебя ладится?
– Понемножку ладится.
– Вот и отлично!
– Отлично, дружище!
– А знаешь, Иван, – сказал Солодкий, – завидна мне такая невеста, как Настасья Михайловна. Милая девушка! Одно время я думал, что ты…
– Было – прошло, – спокойно отвечал Иван Саввич.
– Не будет Галя, будет другая, это правда, – сказал Солодкий. – А нашим молодым дай бог долю и счастье, пусть живут долго здоровы и благополучны!
– Дай бог долгого счастья и здоровья!
– А мы пока и одни поживем на свете, Иван!
– Поживем, Василь!
Иван Саввич поглядел вокруг. Маленькая, убогая комнатка, крошечное слепое окошечко на улицу; улица занесена снегом – чуть виден ряд домиков; улица пуста, домики тихи. Сердце еще пуще у него заныло.
– А знаешь, Василь, нехорош наш народ! – сказал Иван Саввич.
– А чем же он хуже других? – спросил Солодкий.
– И жизнь наша нехороша!
Иван Саввич стал шагать по комнате из угла в угол. А чем эту жизнь скрасить? Как выбраться из этого городка?
– Не дай бог никому бедняком быть! – проговорил.
– При бедности, если еще здоровье плохое, да семья большая – так беда! – сказал Солодкий.
– В прежние времена войны частые бывали, шли люди на войну, бились, рубились, а теперь деться некуда; негде, нечем горя размыкать!
– А на войну так и я бы пошел, – сказал Солодкий.
– Весь век-то изживи так: служи в здешнем суде, веселись в здешнем городке! Экая комнатка тесная! Ей-богу, на гроб похожа.
Иван Саввич сел у стола и склонил голову на руки.
– Что это ты, Иван, затужил так? – проговорил Солодкий.
– Затужил? Нет… Чего тужить, – не поможется… Так, сказалось… Да ведь правда, друг, неказиста наша комнатка, незавидно житье… Однако пора… Пойду…
– Ты куда же, Иван?
– Химу подстерегать.
– А не рано?
– Пораньше лучше… Еще кое-что повысмотрю хорошенько…
Солодкий проводил товарища и покачал головою: нехорош Иван! Совсем, бедняга, нехорош…
И ничего тут не поделаешь! Не на кого пенять, некого винить – такая, видно, судьба! «Еще кое-что повысмотрю хорошенько», – не высматриваешь ты, а бродишь где-нибудь по пустырю, чтоб ничьи глаза тебя не видали. Бродишь, друг, а тоска с тобою, – вместе сумерек дождетесь!
Где и с кем ни бродил Иван Саввич до сумерек, а в сумерки он стоял около дома Малимоновых, притаившись за их палисадником. Стали ходить тучи, и месяц только изредка показывался, да и то не весь, а краешком.
Вот и Хима выпорхнула из ворот.
– Хима! Хима!
– Господи! Панич Лепеха! А я думала: кто там меня ожидает! Потому, этот старый Яков, как заведет свои обиняки, так без попа и не разберешь!
– Хима, любишь ты панночку?
– Так что ж, что люблю?
Узнавши в чем дело, Хима так и задрожала от удовольствия.
– Спасибо, спасибо, что заступились за сироту! Я ей весточку передам… Уж я ухитрюсь… К ней теперь трудно и войти, не то что с ней поговорить… Да уж я ухитрюсь! Положитесь на меня, как на каменную гору! Я не то, что Мелася, что у нее только один ее Василь на уме, – нашла цацу! Только что усы-то черны – в тех усах и вся его доблесть… Уж положитесь на меня! Уж я…
– А что, Настасья Михайловна здорова? – спросил Иван Саввич.
– Не жалуется.
– Очень скучает?
– Очень-очень-очень!
Иван Саввич вздохнул и было притих, – но вдруг словно опомнился, встрепенулся и проговорил:
– Так ждите же нас… Ввечеру, попозднее ждите…
– Да уж знаю, знаю, – отвечала Хима, – уж положитесь на меня! Побегу: меня уж, верно, хватились… Пани посылала за кренделями и твердила: скорей, скорей! Выручайте панночку, выручайте! Ой, господи, боже милостивый, помоги ж нам!
С этой молитвой Хима убежала за кренделями, а Иван Саввич направился к домику Крашовки.
А сердце-то, сердце… Ах, это сердце! Заныло, защемило так, что пришлось Ивану Саввичу остановиться и постоять у этой калитки подольше, чем у двери приятеля Солодкого…
Однако всему должна быть мера… Иван Саввич оглянулся, нет ли кого на улице – улица была пуста. Он стукнул в калитку.
Его встретила Мелася.
– А, – сказала она, – так это вас ждут! Идите, идите скорее, милости вашей просим. Мы уж глаза проглядели, вас дожидаючи!
Григорий Гаврилович и Марфа Петровна встречали уж сами. У Ивана Саввича не нашлось сразу голосу, и комната закружилась у него в глазах. Потом он сказал:
– Все готово, Гриша. Сегодня.
– Ночью? – проговорил Григорий Гаврилович.
– Нет, с вечеру попозднее.
– В котором часу?
– Через два часа будь у нас.
Иван Саввич воротился домой веселый и утешил своего заботливого товарища веселым лицом и шутками.
Солодкий был так доволен, что даже у него немножко обычной важности пропало.
– Мы казацкого роду, – говорил Солодкий, – у нас тоска не загостится, мы ее спровадим скоро, по-казацки! По-казацки, лихом об землю!
– А знаешь, что я еще придумал? – сказал Иван Саввич.
Он понизил голос и рассказал, что придумал.
Солодкий засмеялся.
– А что, хорошо будет? – спросил Иван Саввич.
– Хорошо, Иван, очень хорошо! Только держи ухо востро!
Примітки
Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 400 – 403.