10. Ссора барышни с Матильдой

Марко Вовчок

Живем так-то, каждый со своею заботой, и вдруг замечать стали, что барышня совсем нравом изменилась, и опять на нее стало находить. То она от Матильды Яковлевны шагу не отступала, а то сторониться стала. Перестала расспрашивать, почти и говорить с ней перестала. Подаст урок, да и молчит целый день. Хочу, бывало, я к ней подойти, да не смею, боюсь Матильды Яковлевны, а барышня сама не позовет и словно она никого около себя не замечает, сама с собою шепчет.

Матильда Яковлевна совсем не та стала к барышне, суровей и строже; уж не то, чтоб у барышни ручки целовать, как сначала, она уж и прикрикивать на нее стала. Как прибрала она господ к рукам, то ничего не боялась. Барышня долго терпеливо все переносила, что я только дивовалась, а Арина Ивановна божилась, что француженка околдовала барышню. Спрашиваю я:

– Барышня! Очень вы Матильду Яковлевну любите, что вы все от нее сносите?

– Игрушечка! – отвечает мне. – Она рассказывает так хорошо и много, много всего знает. Может, она мне еще расскажет что…

И все сидит около Матильды Яковлевны и тихо ждет, и тихо вздыхает. Матильде Яковлевне она надоела скоро; стала она от себя прогонять ее и стала над нею подсмеиваться. Раз Матильда Яковлевна уж очень с ней дерзко обошлась, накричала, набранила, и было барышнин нрав прежний проявился: вспыхнула она и заговорила так, что Матильда Яковлевна струсила и все в шутку обернуть захотела. Барышня от нее отвернулась и ушла.

Не говорит она с того часу с Матильдой Яковлевной, не подходит к ней. Матильда Яковлевна хоть спокойный вид на себя принимает, а крепко тревожится и все у меня выпытывает:

– Что барышня? Что говорила? С кем говорила?

Я вижу, что и барышня не спокойна: ухожу я от нее поздно вечером – не спит, ранним утром застаю – не спит.

– Барышня! – говорю. – Чего заботные такие?

– Тяжело мне, – ответила.

– Матильда Яковлевна вас огорчила?

И она опять:

– Тяжело мне, Игрушечка!

Прошло сколько дней. Все барышня в тоске, и все, видно, душа ее волнуется. Одним утром прихожу, застаю, что она уже совсем одета, стоит подле окна. А лицо у нее было тогда такое, словно она кого одолела или решилась, пошла на что. Быстро ко мне обернулась и спросила:

– Матильда Яковлевна встала?

– Нет еще, – говорю.

– Скажи мне, как встанет, сейчас же скажи, Игрушечка!

Я пошла, дождалась, пока Матильда Яковлевна встала, прихожу и говорю. Она изменилась в лице. Постояла серед горницы и пошла прямо к Матильде Яковлевне. Та сидела, чай в своей горнице пила около столика. Удивилась очень приходу раннему и пытливо глядит. Тихо подошла к ней барышня, и тихо села около нее на скамеечке, как прежде садилась ее рассказы слушать, и сама так глядела она на Матильду Яковлевну, словно и корилась ей, и просила, и ласкалась. У Матильды Яковлевны глазки сверкнули – обрадовалась, только радость свою скрыла и едва глянула на барышню. Стала ей выговаривать и попрекать; барышня все белей да белей становится и молчит. Замолчала и Матильда Яковлевна сердито. Пыталась барышня с ней заговорить и такие тихие да ласковые ей слова говорила. Матильда Яковлевна все-таки ей надменно отвечала и грубо так.

Приехали гости, за Матильдой Яковлевной прислали; она с собой барышню кликнула; та за нею покорно пошла. Гости спрашивают: «Чего это Зиночка так изменилась?» И господа тогда вдруг перемену увидели, встревожились. Матильда Яковлевна берет барышню за руку и серед гостиной ее выводит и давай рассказывать: что вот какая Зиночка упрямица была, да теперь сама хочет исправиться, вот сегодня прощения просила. «Да?» – спрашивает у барышни. Та чуть слышно что-то сказала; бледна она стояла и вся дрожала. Хотела уйти – Матильда Яковлевна не пустила, около себя посадила. Гости все стали тогда барышню хвалить, целовать, стали советы ей давать. Господа радуются, а Матильда Яковлевна все говорит им: «Да, вы недаром свою Зиночку на мои руки отдали!»

Сказал ли кто слово лишнее или чем другим обидел барышню, только она пришла из гостиной словно больная и очень долго плакала.

С этого дня отшатнулась она от Матильды Яковлевны навсегда, навек. Спохватилась тогда Матильда Яковлевна. Давай заискивать, всячески ухаживать, ублажать – ничего уж не помогло: только, бывало, посмотрит на нее барышня так, что будто и жалеет ее, и брезгает ею.

Матильда Яковлевна боялась, чтобы господа печали барышниной не заметили, чтобы не вздумала на нее барышня жаловаться.

Барышня не жаловалась, только еще стала она задумчивей, очень поскучнела и часто плакала. И плачет, бывало, уж не по-прежнему, с криком да с сердцем, – тихо плачет да горько.

Все это замечала Арина Ивановна, и уж не раз она к барышне тайком пробиралася; ручки у ней целует.

– Я ваша слуга верная, я! – все твердит, а та и слушает, и не слышит.

– Чего-то вы все невеселы, все скучаете? Замучила вас, видно, ученьем-то, мое сокровище? – говорит барышне.

– Да я ничему не выучилась и ничего не знаю, как же замучила? – ответит печально.

– Ах, она, ехидная! – воскликнула Арина Ивановна. – Сколько времени учит, а ничему не выучила! Да она нарочно тянет, чтобы побольше поживиться от папеньки, от маменьки! Да она обманщица лукавая!

И, верно, ее слова барышне западали в душу, все она печальней становилась.

– Игрушечка! – часто говаривала. – Никто нам правды не скажет истинной! Вот как, Игрушечка!

Матильда Яковлевна все видела, все знала, как Арина Ивановна барышне нашептывала, как к ней прокрадывалась, видела, а молчала, будто не до нее дело, и весела была всегда и говорлива; хоть часто, бывало, с сердцев у самой ручки дрожат, а улыбается и глазки щурит ласково.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 105 – 108.