19. Званый обед и проповедь социализма

Марко Вовчок

На другой день Ольга Петровна написала пригласительные письма, разослала и в ответ получила, что благодарят, не преминут, почтут за честь, иные писали: почтут за удовольствие, а иные за счастье.

– Видите, что отвечают нам соседи, – говорила Ольга Петровна. – Послушай-ка, Варя!

Варя была что-то грустна и рассеяна; Григория Владимировича и Соню больше занимал свой разговор в уголку. Ольга Петровна одна с Авдотьей Семеновной хлопотала, приготовляла и думала о званом обеде.

На обед приехали все, кто был зван. Гостиная была полным-полна разряженными дамами. Разговор шел тихо: говорили о потерях, о покойниках; жалели Ольгу Петровну и утешали ее – кто тем, что горе неизбежно, смерть неумолима, а кто тем, что за страданье бог радость посылает. Мужчины держались в зале – там у них шли разговоры поживее и уже затеялись споры.

Один молодой черномазый помещик, с алмазным перстнем на мизинце, спорил с пожилым и угрюмым о том, что в Сибири не все земли бесплодные, а есть и хорошие. Подальше, подле окна, спорил горячо Григорий Владимирович с востроносым господином в синем бархатном жилете о том, надо ли подавать милостыню; около них стояло человек десять.

А на другом конце залы спор переходил уж в ссору; несколько помещиков махали руками, кричали, а один, с черными глазами навыкате, их унимал и сам всех громче кричал: «Господа, именем хозяек! Господа! Именем самого дьявола!» Из уголка двое юношей, один беленький, другой потемней, глядели на Григория Владимировича и шептались между собою.

За стол шли попарно, и сначала все разговоры смолкли, только Григорий Владимирович не отставал от бархатного синего жилета, ничего не ел, все говорил, а синий жилет слушал, обедал, улыбался и коротко отвечал ему: «Нет-с» или «Я не согласен-с». Дамы навострили ушки, чтобы схватить, о чем Григорий Владимирович речь ведет, да речь долетала отрывками, – можно было только понять, что Григорий Владимирович заступается за каких-то бродяг перед Иваном Силычем (синий жилет). «Это странно!» – подумали многие дамы и поглядели на Григория Владимировича, как на странного человека.

После обеда разговоры пошли живее и гораздо откровенней. В гостиной старушки толковали, что за чудная женщина губернаторша; со старушками сидела Ольга Петровна и слушала охотно о губернаторше, сюда же присоединились два старичка, один со звездою на груди – он все только головою качал; другой старичок, с медалью на груди, сам толковал со старушками; тут же была и Варя. Молодежь высыпала на балкон с Соней; тут судили о любви. В зале остались только курящие, которые затворили двери, чтобы дым не беспокоил дам и, кстати, можно было поотдохнуть от «вытяжки» перед дамами.

Вдруг зальная дверь распахнулась, и оттуда вышел на балкон синий бархатный жилет, очевидно, очень недовольный. За ним следом Григорий Владимирович, расстроенный и взволнованный.

– О чем это у вас такой жаркий спор был, Иван Силыч? – обратилась к синему жилету одна хорошенькая и бойкая барыня. – С балкона слышно…

– Вам это скучно будет слушать, – отвечал Иван Силыч.

– Отчего же?

– Это мужской спор.

– Разве женщина не поймет добра? Разве женщина не увидит правды? – вступился Григорий Владимирович.

– Ах, конечно! Ах, конечно! – зазвенели голоски. – Вы нас обижаете, Иван Силыч, вы нас обижаете!

– Так о чем же спор-то? – спросила та же бойкая барыня.

– Мы рассуждали о богатстве и о бедности, – сказал бархатный жилет, – и вот Григорий Владимирович изволил утверждать, что богатый должен непременно бедному всегда помощь подавать, а я Григорию Владимировичу возражал, что ведь богатый в том не виноват, что есть бедность…

– Да, за эту вину… – перебил горячо Григорий Владимирович, но его заглушали дамские голоса: «Иван Силыч, какие вы недобрые! Можно ли это, Иван Силыч! Никогда этого я не ожидала! Какое у вас сухое сердце!»

– Не бежать ли мне отсюда? – спросил Иван Силыч, кисло улыбаясь.

Он сдерживал досаду и хотел все в шутку обратить, но кто-то из дам крикнул: «Бегите, бегите от нас!» – остальные подхватили: «Бегите!» – замахали платками, захлопали в ладоши и выгнали Ивана Силыча, как гуся.

– Поделом ему, – сказала одна барышня, глядя на Григория Владимировича.

– Он мне всегда, всегда не нравился, – сказала другая. Третья рассказала, что Иван Силыч женился по любви, и очень, очень скоро разлюбил жену.

Четвертая рассказала, что Иван Силыч, кроме того, что жену скоро разлюбил, еще мучил ее ужасно, и она от этих мучений в могилу сошла.

– Где женщины не страдают! – сказала одна черноглазая дама. – Женщины везде страдают!

А другая дама, у которой глаза были еще черней, а щеки еще свежей, сказала:

– Это их удел!

– У нас еще много варварства, – сказал маленький юноша смело и громко, а за ним другие юноши подхватили:

– Мы медведи, – говорил один.

– Женщина живет сердцем, – говорил другой, – а мужчина рассудком.

– Оттого-то женщина и страдает, что она больше предана чувству и поглощена вся любовью, – сказал третий и хотел было еще говорить, но дама ростом и объемом всего-то, как говорится, с птичий ноготок, перебила:

– Я не верю в любовь!

– Как не верите? Отчего не верите? – понеслось со всех сторон.

Григорий Владимирович слушал рассеянно. К нему обратилась хорошенькая девушка:

– А вы что, верите в любовь или нет?

– Верю, – ответил Григорий Владимирович и хотел что-то прибавить, но не успел: крошечная дама вскрикнула:

– А я совсем не верю в любовь!

– Во что же вы верите? – спросил ее Григорий Владимирович.

– Очень мало во что. Вас удивляет, что я не верю в любовь?

– Я этого не понимаю.

Крошка обрадовалась.

– Не понимаете? – сказала она. – Моя жизнь самая спокойная, самая довольная!

– Вы, видно, femme sans coeur! – сказал один юноша.

– Я только что хотела то же сказать! – вскрикнула худенькая дама.

– Есть у вас муж? Есть дети? – спрашивал Григорий Владимирович.

– Да, да! У меня это все есть, – отвечала крошка, а у самой глаза так и прыгали от удовольствия.

– И вы их не любите? Зачем же замуж шли? – спрашивал Григорий Владимирович.

– Ах, хоть детей-то любите! – проговорила одна дама таким молящим голосом, что крошка немного укротилась и отвечала с запинкой.

– Конечно… Я знаю свои обязанности…

– Если все это правда, то вы самая несчастная женщина, – сказал Григорий Владимирович. – Мне жаль… мне жаль вас!

Крошка вспыхнула.

– Чем я несчастна? Почему я сожаления достойна? Я, напротив, горжусь…

– Чем же вы гордитесь? Тем, что вы не даете никому радости и что для вас радостей нет?

– Да хоть бы тем же! – отвечала крошка, не долго думая, и ушла в гостиную.

– Послушайте, – сказала черноглазая дама Григорию Владимировичу, – по-моему, так непременно надобно любить. Это потребность души – любовь.

– И когда мы, женщины, любим, – подхватила за ней худенькая дама, – тогда нам больше ничего не надо: все остальные люди лишние, весь мир остальной чужд, хоть там все гори, тони…

Дамы вздохнули, многие прошептали: «Да, да!»

– Боже мой! Что это вы говорите? – промолвил Григорий Владимирович.

– Вы понимаете любовь, Федосья Николаевна! – сказал беленький юноша с восторгом.

– Впрочем, женщины не все так умеют любить, до самого забвения, – сказал другой.

– Чего вы будто испугались? – спросила Григория Владимировича хорошенькая барышня.

А худенькая дама все твердила:

– Нет, любить так любить: один человек в мире мой кумир, – остальные все лишние, чуждые, ненавистные!..

– Да это не любовь, это страсть, – перебил ее Григорий Владимирович.

– Давайте нам страсти, нам надо страсти! – вскрикнул беленький юноша.

Черномазая дама саркастически у него спросила.

– На что она вам?

– Что же выше страсти? – спросил тоненький голосок.

– Любовь, – сказал Григорий Владимирович.

– Какая же это любовь, скажите нам? – добивался тоненький голосок.

– Любовь ко всем людям, любовь к правде, к добру…

– Да эта любовь счастья не даст, – сказала худенькая дама.

Она была немножко сбита с толку.

– Кто за любовь требует платы счастьем, не умеет тот любить! – отвечал Григорий Владимирович.

– Что такое счастье? – проговорил беленький юноша.

– Всякий, однако, желает счастья! – зашумели дамы.

– Это закон природы! – вставил беленький юноша.

– В любви непременно есть счастье, – сказал тоненький голосок.

– Да, есть счастье в любви… это тогда, когда положишь душу свою за друга своего! – вымолвил Григорий Владимирович.

Все на него поглядели; он стоял бледный, глаза у него светились.

– Il est très beau! – шепнула черноглазая дама худенькой.

– Ах пылу-то! Пылу-то! – проговорила Авдотья Семеновна, которая слушала, стоя в дверях. – От пылу и речи нескладны, а все мило слушать!

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 336 – 340.