20. Таинственная переписка

Марко Вовчок

– Что это, какие холода стоят, Авдотья Семеновна, – говорила Ольга Петровна.

Она сидела перед печкой в бархатной шубке и грелась.

– Холода большие, надо оттепели дожидать, – отвечала Авдотья Семеновна.

– Хоть бы весна поскорей! Весной бы цветы зацвели…

– Потерпи, матушка. Придет и весна, и цветы зацветут.

– Скучно что-то, Авдотья Семеновна!

– Говорят, когда скучно, так это к веселью.

– А что, Грише привезли сегодня письма с почты, Авдотья Семеновна?

– Как же, матушка. Целую кипу привезли.

– От кого это он столько писем получает, Авдотья Семеновна, – как вы думаете?

– Должно полагать, от своих приятелей.

– Вы полагаете, ему приятели так часто пишут?

– А почему ж? Есть охочие писать, вот и пишут часто.

– И Гриша всегда бывает так рад этим письмам…

– Да, Гриша всему рад; пылкого нраву – все его за живое задевает.

– А мне кажется, тут что-то кроется, Авдотья Семеновна.

– Чему ж тут крыться-то, матушка?

– Мы с вами не знаем, Авдотья Семеновна; нам с вами Гриша ничего не доверил; а уж если считать, так я ему по отцу ближе всех… а вы его ребенком нянчили… И нам с вами ничего не доверил, у него без нас есть друзья…

– Пускай, матушка. Дай ему бог.

– Соня его друг главный, а за ней Варенька.

– Это хорошо, что дружно живут.

– А последнее время, вы замечаете, Варя все сидит у себя в комнате или у меня, а прежде они все трое были неразлучны, – помните?

– Как же, помню.

– Поссорились они, что ли? Варя ведь ужасно вспыльчива, с ней как раз можно поссориться… Но странно, что она молчит: она не может молчать, когда сердита. И они друг с другом ласковы… Что это за перемена?

– Да люди ведь переменчивы, Ольга Петровна.

– Знаете, я было хотела спросить, да подумала, что вмешаешься, да, может, потом и не рада будешь. Лучше ничего не знать, да спокойной быть. Бог с ними.

– Конечно, бог с ними, Ольга Петровна.

– Хочется только мне узнать, от кого это Гриша письма получает. Знаете, что я думаю, Авдотья Семеновна?

– Что, матушка?

– Что это письма от дамы… Гриша влюблен в нее, а она в него – и переписываются.

– По чем же вы так заключаете?

– А я раз вошла к Грише в комнату, гляжу, на столе письмо, а Гриша сидит, очень задумался. Я нечаянно прочла несколько слов… Знаете, какие слова были написаны? «Мы положили свою душу и жизнь, зачем же ты грустишь и спрашиваешь, что будет с нами?» Это, верно, он утешал ее в чем-нибудь… верно, у них какие-нибудь несчастия. Я говорю ему: «Здравствуй, Гриша!» – а он сейчас же за письмо, схватил пакет, сургуч, запечатал и тут же отдал Соне отправить. Так вы видите, что это не может быть к приятелю… Как бы это нам все разузнать, Авдотья Семеновна?

– Только терпенье имейте, матушка, разузнаем. Нет такой тайны, чтобы не сделалась явною.

– Очень меня занимает это… Очень рада буду, когда узнаю.

– Не спешите, Ольга Петровна, пусть все само откроется, так беспечней.

– Конечно, конечно, Авдотья Семеновна, я лучше потерплю, подожду… А вмешиваться во что-нибудь, сохрани меня боже! Может, еще наживешь беспокойств, огорчений… Нет, бог с ним со всем!

На другой день после этого разговора, утром Авдотья Семеновна вошла к Варе.

– Здравствуйте, Варвара Петровна, доброго утра вам желаю. Извините, что я вас побеспокоила. Не пожалуете ли вы мне вашей кацавеечки на минуточку, – хочу с нее выкроечку снять.

– Извольте, Авдотья Семеновна, – вот она.

– Покорно благодарю, Варвара Петровна; не прогневайтесь, что помешала вашему чтенью. Вы все читаете, Варвара Петровна. И не прискучит это вам?

– Нет, я очень люблю читать…

– У вас с Софьей Васильевной одинаковые вкусы. И у Гриши тоже… Да что это, матушка, или вы за что не поладили с ними?

– С кем? – спросила Варя.

– С Гришей да с Софьей Васильевной. Или они в чем провинились перед вами? Я смотрю, точно вы сердиты на них – сердиты, матушка?

– Нет, Авдотья Семеновна. За что же?

– Зачем же вы их покинули-то, Варвара Петровна? Прежде, бывало, вы с ними всегда неразлучны, а теперь они сидят одинехоньки. Иной день вы ни разочка к ним и не подойдете.

– Нет, я не сердита… я много читаю теперь.

– А прежде-то вы, бывало, все вместе читывали…

Варя ничего не ответила. Она была встревожена и недовольна. Авдотья Семеновна рассматривала кацавейку.

– Варвара Петровна, – сказала Авдотья Семеновна вполголоса, – позвольте мне вам одну правду сказать.

– Что это значит, Авдотья Семеновна? Какую правду? Я не могу понять ваших слов…

– Не тревожьтесь, матушка. Как вам кажется, если б Грише жениться на Софье Васильевне, – разрешат ему?

– Зачем вы это спрашиваете?

– Родство-то у них не бог знает какое близкое; должны бы разрешить, Варвара Петровна?

– Ну, я думаю… Но зачем вы…

– А хлопотать-то где об этом надо, Варвара Петровна? У архиерея, должно быть?

– Да, кажется…

– Не тревожьтесь, Варвара Петровна, Гриша вам ничего об этом не говорил?

– Нет, не говорил…

– А Софья Васильевна?

– Нет, не говорила.

– И вы у них не спрашивали?

– Нет… Что все это значит, Авдотья Семеновна? Перестаньте, ради бога, меня мучить!

– Осмелюсь вам совет подать, Варвара Петровна, извольте вы переговорить с Софьей Васильевной: может, по своей преданности к вам, она и скажет, как они задумали на свою любовь. Я пробовала с Гришей речь завести, да неудачно.

– Что же я буду говорить? Я ничего не знаю… мне не говорили ни о любви, ни о чем…

– Что ж, что не говорили, вы ведь и без сказу знаете сами. Зачем Гриша в деревне поселился? Зачем он у вас живмя живет? Отчего не съест, не сопьет без Софьи Васильевны? С чего каждой весточкой бежит с ней поделиться? Софья-то Васильевна с чего так цветет? Ясно, Варвара Петровна, ясно все, как день! И я это вижу, и вы это видите. А вы меня не остерегайтесь: я Гришу люблю, и Софья Васильевна девица прекрасна, я… я им желаю всякого блага и всякого добра. Дай им бог всякого счастия!

– Ах, дай бог! Меня и радуют они, и тревожат, – промолвила Варя.

– Тревожат и меня, матушка.

– И вас, Авдотья Семеновна? Что же вас тревожит?

– А что это за письма Гриша пишет и получает, Варвара Петровна?

Варя удивилась.

– Письма? Вас письма тревожат, Авдотья Семеновна? С товарищами переписывается, – что ж тут такое?

– Вы точно знаете, что с товарищами?

– Да, Гриша сколько раз говорил.

– Что-то мудрено, Варвара Петровна. Как там ни дороги ему товарищи, а все бы, кажись, от всякого их письма не могло его бросать в жар и в холод. Особенно в последнее время, – вы бы сами видели, если бы с ними побыли, – получатся письма, Гриша читает их, и сам не свой… и потом разговоры с Софьей Васильевной, тайные и бесконечные. И письма те по сту раз перечитываются. Что ж, не чудно это, Варвара Петровна?

– Вы что-то подозреваете, Авдотья Семеновна?

– Да, я прежде подозревала, что это они о браке хлопочут у архиерея, поручили там какому-нибудь преданному человеку, – да вот Ольга Петровна сбили меня с толку.

– Оля?

– Я скажу вам все, Варвара Петровна, только чур меня не выдавать. Обещайте!

– Обещаю.

– Ни словом, ни взглядом?

– Обещаю.

– Ольга Петровна нечаянно почитали Гришиного письма…

– Неужели! – вскрикнула Варвара Петровна и вся вспыхнула. – Оля…

– Не гневайтесь, Варвара Петровна, – они не по коварству, говорят, а нечаянно и немножко почитали, всего-то слова три.

– Как же это было?

Авдотья Семеновна рассказала, как было и какие слова прочитаны.

– Полноте на сестрицу-то гневаться, матушка, – говорила Авдотья Семеновна, – вот лучше изволите-ка посудить, что такие слова означают? Стращают его, «что с нами будет?» Хотя Ольга Петровна и уверяют, что это от возлюбленной дамы письмо, да этого быть не может: он Софью Васильевну любит, по всем приметам. А вот я боюсь, не затеяли бы они чего-нибудь опасного… Может, брака не разрешили, – они и задумали без разрешенья повенчаться. Ну, и выйдут неприятности большие, огласка. Лучше бы потише с кем надо переговорить да побольше заплатить, все бы и уладилось. Я знаю, Гриша все правдой хочет, да ведь Гриша бреда! Вы, впрочем, не беспокойтесь так, Варвара Петровна. Не такие тучи да мимо проходят, а по-моему, все лучше вам с Софьей Васильевной переговорить. На что вы их покинули, матушка?

– Не хотелось мешать.

– Какая ж вы им помеха? Перемолвить между собою словечко они времечко найдут, – уж это не ваша печаль; а прятаться они ни от кого не прячутся: сидят себе вместе, как два цветочка – мило на них поглядеть.

Разговор этот Варвару Петровну очень взволновал и расстроил. Она стала замечать и заметила, что от писем Гришу и Соню действительно бросает в жар и холод, как ей сказывала Авдотья Семеновна. Она собиралась спросить у них, не знала еще как, а пока думала и волновалась – пришли новые письма. Эти письма, казалось, принесли много радости Грише и Соне, и Варя решила, что, верно, все идет хорошо и что лучше ни о чем не спрашивать – погодить: они сами скажут.

Все сидели за вечерним чаем. Варя говорила с Авдотьей Семеновной, что пора уж двойные рамы вынуть; Ольга Петровна возражала, что рамы вынимать еще рано – весна только что наступила и еще были морозы. Гриша не раз сказал Соне, что посланный на почту долго не едет, и оба они поглядывали в окно и прислушивались к вечернему шуму.

Посланный приехал и привез письмо. Гриша как открыл это письмо, так и побледнел, как белая бумага.

– Мне надо сейчас ехать, – проговорил он.

– Сейчас! – вскрикнула Варя.

– Гриша, реки пошли, – с почтою насилу переехали, – сказала Авдотья Семеновна.

– Не езди, Гриша! – просила Ольга Петровна.

– Мне надо сейчас ехать! Сейчас, непременно… Соня! Мне надо ехать!

– Сейчас все будет готово, – ответила Соня и вышла.

Ушел и Григорий Владимирович.

– Господи! Что это такое? – проговорила Варя.

– Какое-нибудь еще, пожалуй, несчастье! Пронеси, господи, мимо! – молилась Ольга Петровна.

Авдотья Семеновна была очень озабочена, но успокаивала их.

– Уж коли едет, так надо его в дорогу собрать, – сказала она, – пойду всем распоряжусь.

Она пошла, но скоро воротилась и сказала:

– Все уж без меня готово, и лошадей запрягают.

– Где он? – спросила Варя. – Где Соня?

– Оба в Софьи Васильевной комнате.

Оба они там сидели и ждали, когда зазвенит колокольчик. Колокольчик зазвенел.

– Прощай! – промолвил Гриша.

– Прощай! – ответила она.

Обнялись крепко и заплакали.

– Если не приеду… – сказал Гриша.

– Будь покоен: я все исполню, – ответила она.

Все вышли на крыльцо провожать. Небо было чистое, вечер теплый, и звезды ярче блестели при легком морозе; дорога, дальние поля видны были неясно; на деревне горели огоньки; по вечеру звонко слышалось все, стукнет ли где дверью, скажется ли слово; и слышно было, как полая вода шумит, и как вдалеке кто-то скачет. У крыльца стояла запряженная телега. Гриша бросился было в телегу, но опять выпрыгнул, подбежал к Соне, крепко ее обнял.

– Прощай, прощай! И она его обняла.

– Гриша! Прощай! Гриша!

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 341 – 346.