Сватовство Степана Федоровича
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
Как вот вошел Степан Федорович, и знаете ли, с каким предложением? он знал, что Матрена Семеновна любит покупать сахар лучший, но дешевле других; также и чай из пробы и тоже подешевле. Вот он где-то отыскал отличный сахар, двумя рублями, а это не безделица! ниже ярмарочной цены, и набрал проб разного чаю, и пришел предложить свои услуги Матрене Семеновне.
Натурально, что он был принят и слушан благосклонно, и когда Матрена Семеновна обратила на него внимание, то с особенным удовольствием заметила, что его шалоновый отличного зеленого цвета жилет застегнут до самого верху; и как вверху недоставало перламутровой пуговки, то вместо ее жилет сколот был булавкою, наверху которой преизрядной работы искусно сделана была букашечка, вот красненькая, что по навозу лазит, вы их, я думаю, видали? да только я вам скажу, что так под натуру сделано, что совершенно живая, а напротив, обман искусства: простой коралик обделан в приличных местах в золото, и вышла якобы натуральная козявка.
Подите же вы! и эта маленькая, ничтожная вещь сделала большое дело. Матрена Семеновна, подметив прежде ее, увидела, что она жилет Степана Федоровича содержит в порядке, и оттого почувствовала к нему – как бы это по-модному выразиться? отсутствие антипатии, а выслушав доставленные им сведения о дешевизне отличного сахара и приняв пробы чаев, взятых им в большом количестве, отчего у нее дня три свой чай не будет тронут, нашла его, т. е. Степана Федоровича, любезным и приятным. Вдруг у нее родилась мысль – и она, нагородив кучи благодарений и осыпав его ласками, отпустила, прося навещать их и вперед.
Умел с чем подъехать Степан Федорович! Довольно хитрости с его стороны; но надобно отдать справедливость Фесиньке: это она придумала средство войти ему в ласку к матери. Хорошо, право, хорошо придумано.
Измученный жаром и неудачным торгом шерсти возвратился Захар Демьянович. Ему не дала и вздохнуть Матрена Семеновна, а принялась рассказывать о всем случившемся с нею в это утро и тут же передала ему на решение следующую мысль свою: уж нечего делать – выдать Фесиньку за Степана Федоровича, чтоб не мешала Миничкиному счастью и чтоб им не упустить такого отличного зятя.
Захар Демьянович, поверяя Иванькин расход, что куплено для стола, нашел мысль Матрены Семеновны превосходною, только не мог сообразить, как же отдать Фесиньку за Степана Федоровича, когда он, после сделанного ему отказа, не возобновляет сватовства?
Матрена Семеновна и тут ему помогла своим советом.
– Вы, душечка, приласкайте его, и все больше и больше, наконец до того, чтоб ему вошла в голову мысль свататься. Да поскорее: только лишь объявит – и соглашайтесь. Нельзя ли этого сегодня кончить? Вечером приедет и Павел Григорьич за последним словом.
– Я как раз кончу, – сказал Захар Демьянович, – вот отдохнувши выеду на площадь, где и он бывает; разом и сойдусь с ним.
– Ну, так это кончено. Теперь необходимо закупать приданое для Минички. Жених пристанет со свадьбою; что я буду делать? Когда б я была уверена, что вы дадите мне тысяч пять…
– Это что-то много.
– Еще и не много. В такой дом отдаем! надобно, чтоб все было отличное! Так скажите мне: дадите? наверное дадите? когда дадите? – так приставала Матрена Семеновна к супругу, который, улегшись на софе, уже жмурил глаза, не могши победить одолевшего им сна, и чтоб скорее она оставила его в покое, говорил зевая: завтра, послезавтра наверно… эти деньги все равно, что… у вас в кар… и захрапел…
«А когда же деньги так верны, что же я за дура буду, что не поспешу искупить приданого Миничке? Муж привезет одного жениха, а я представлю другого. Сделаем сговор. Муж продаст шерсть, даст мне денег; я и уплачу Марфе Петровне, а теперь пока буду ее деньги издерживать». – Так расположила Матрена Семеновна и, проводивши на площадь отдохнувшего мужа, приказала Иваньке запрягать коляску и, схватив чужие деньги, данные ей на сохранение, поспешила в ряды.
Батюшки мои! чего только она там не покупает?! Зеленого штофа на двойную кровать с прибором; атласа на одеяла; кисеи на подушки, голландского полотна на рубашки; шесть сортов материи на платья и много всего прочего, серебра столового и чайного… одним словом, все на славу: хоть в какой дом не стыдно отдать! К небольшому количеству жемчуга хотелось бы ей еще прикупить: так уже и денег не стало; авось Захар Демьянович расщедрится да тысячку-другую прибавит: тогда все устроит. С такими мыслями отвезла домой все свои покупки, успела принять Степана Федоровича, выслушала от него возобновление предложения, дала слово за старшую дочь и обещала по возвращении домой, в первое воскресенье, сделать формальный сговор, к нему просила его пригласить и родных его.
Этого мало. Когда по условию приехал Павел Григорьевич вечером с солидным господином, то ему объявлено, что как судьба старшей сестры уже устроена и она делает превыгодную партию, то уже и нет препятствия удерживать меньшую от замужества, почему с удовольствием принимают предложение его, но сговора формального не могут сделать по-дорожному, на квартире; они не бездомовные: какой ни есть у них угол, да свой, почему и просят Павла Григорьича с солидным господином и с кем еще угодно к первому воскресенью пожаловать к ним в деревню, принять участие в радости их по случаю сговора Фесиньки и «отгулять» его, как должно, а в следующий за тем вторник и самим принять сговор с Миничкою.
Окончив все это, торжествующая Матрена Семеновна оттого, что не успела вывезти дочерей своих, как женихи мигом их и расхватали, еще наняла ложу на остатки денег Марфы Петровны и поехала в театр с дочерями, после уверивши Захара Демьяновича, что была приглашена приятельницею.
Все были довольны и веселы. Женихи не отходили от своих невест: Павел Григорьич целовал ручки Миничке, Степан же Федорович с своею невестою все шушу да шушу и что-то рассчитывали.
Увлеченный всеобщим мнением, наш Захар Демьянович, как ни держался с ценою, как ни дорожился, должен был свою шерсть вместо 100, 80 или хотя 50-ти рублей сбыть по 18 р. за пуд. И после самой вернейшей перевески оказалось ее всей, вместо Кондратова счета 436 пудов, всего-навсе, с обножками, сто и девяносто шесть пудов.
О Захар Демьянович! бедный Захар Демьянович! что ты тогда почувствовал, когда по всем счетам, на арифметике, на счетах, десятками на пальцах, раскладками по кучкам, ты, вместо воображаемых тридцати тысяч с лишком, должен был принять всего-навсе 3 528 р. (если я в счете вернее самого Захара Демьяновича). Это нуль проклятый, гнездящийся в твоей голове, причинил тебе столько зла, что ты вместо трех насчитал тридцать.
Беда нам с тобою, беда и тебе! Заплативши проценты за заложенное имение, недоимку податей, чем заплатишь за сына в пансион значительно накопившийся долг и другие частные долги, коим все сроки пришли? А что дашь своей Матрене Семеновне на покупку приданого для Минички? Ты ей обещал пять тысяч – и она в той надежде издержала отданные ей на сохранение пять тысяч рублей, которые возвратившаяся Марфа Петровна уже спрашивает? чем ты это пополнишь, а?
Матрена Семеновна, получив требование от Марфы Петровны, послала к мужу, чтобы, как можно скорее вез ей деньги. Он привез и объяснил все дело!.. Досталось и Кондрату, который целый век обманывает барина; досталось и самому барину за излишнюю доверенность к плуту и неумение свести счетов. Пошли возражения, доказательства, что неможно тому человеку ошибиться в счете, кто целый век сидит за счетами, но что этому причиною египетский паша, вдруг раздумавший мундировать свое войско, и оттого цены упали на шерсть; Кондратова честность и сметливость защищаема была со всем жаром.
Но ничто не было уважено: требования пяти тысяч не переставали; с другой же стороны, упреки, зачем было издерживать чужие деньги и без его ведома, сыпались кучами; одним словом, спору и крику не предвиделось конца; забыта нежность обоюдная, двадцатилетнее супружеское согласие – и кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не вошел тут же в комнату Степан Федорович, за которым, надобно вам сказать, плутовочка Фесинька, заметив будущую ссору родителей, послала, извещая, что время к действию настало.
Перед Степаном Федоровичем, как почти членом их семейства, не скрывались супруги в своих огорчениях и, продолжая их высказывать, еще вновь оскорбляли друг друга. Степан Федорович, хотя и в шалоновом жилете, но был тонкого ума человек: дав ссорящимся полную свободу выговорить все, и как вдобавок ко всему явился человек от Марфы Петровны с настоятельным требованием возврата денег, то он был так добр, что для водворения спокойствия «будущих своих родителей» предложил им семь тысяч рублей, тут же при нем находившихся.
Все приняло другой вид. Забыто горе; слышны стали одни изъявления благодарности и удивления, как не знали прежде цены такому человеку; а что Матрена Семеновна, та просто зацеловала своего избавителя от беды и стыда.
Все улажено; заплачено куда все, а куда часть, сколько достало денег, – и вот наши супруги, став опять на прежней точке согласия, покончив все свои покупки для дому, еще и на это осталось денег, выехали из города, и никто не забыл из них в квартире ни малейшей безделицы.
Дома закипело дело. К вечеру в субботу ожидали приезда женихов. К тому времени вымыты полы, настряпано кушанья и наготовлено всего, приглашены соседи; у двух из них было по лакею, играющим на скрипицах: прошено было привезти и их для ради танцев.
Съехались гости, приехали и женихи. Старший из них с невестою все продолжает шушукаться. Завидно со стороны их согласие.
Примітки
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 4, с. 419 – 423.