Чернобыль: зона повышенной ответственности
Владимир Яворивский
25 июля 1979 года «ЛГ» опубликовала главу из романа Владимира Яворивского «Цепная реакция» – романа-хроники о строительстве атомной электростанции в тихом уголке Полесья. С того времени Владимир Яворивский многократно выступал в нашей газете со статьями, очерками, рецензиями, была опубликована глава из его романа «Оглянись из осени».
Но случилась беда – авария на Чернобыльской АЭС. В том самом некогда тихом уголке Полесья. И автор «Цепной реакции» не мог не откликнуться на нее. Владимир Яворивский начал работу над документальной повестью о нынешнем Чернобыле. Героев не нужно было выдумывать – они встречались на каждом шагу в тридцатикилометровой зоне повышенной опасности. Мы предлагаем читателям «ЛГ» фрагменты из новой работы писателя. В них два главных героя – зампред исполкома города Припяти Александр Эсаулов и заместитель начальника медсанчасти Владимир Печерица.
Подробности. В отдаленных от главной, припятской трассы деревнях Чернобыльского района бродят покинутые куры. Порпаются на огородах, гребутся в навозных кучах. На одном подворье рядом с курами сидит брюхатая, разжиревшая лиса. Сидит, ждет, пока опять проголодается. Куры не обращают на нее внимания. К майским праздникам все дома подмазаны, подкрашены, обновлены. Кто-то не успел собрать вывешенное сушиться белье. Заросли тропинки. Кто-то не закрыл калитку… Из окна дома выглядывает на дорогу голубоглазая кукла…
Припять. На дверях городской гостиницы висит большой замок. И оставшаяся с тех, апрельских, дней табличка: «Свободных мест нет». С большой городской Доски почета смотрит на меня серьезными, немного напряженными глазами Валерий Ходемчук. Его мать Анна Исааковна подарила мне любительскую фотографию – Валера с корзиной грибов, двое его детишек, собака, позади деревенский дом, где он родился, дверь дома раскрыта настежь. Кажется, вот сейчас он сфотографируется с детишками и зайдет к матери. Не зайдет никогда. Четвертый блок, пострадавший в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое, – его, Валеркина, могила. Мать спрашивала меня: «Колы зможу подойти к Валериной могиле? Колы зможу подойти и поклонытыся его косточкам, что горилы в огни страшному?» Покамест никто не может ответить ей. Смотрит Валерий с городской, обновленной к Первомаю Доски почета. Напряженно смотрит в сторону четвертого реактора.
В центре Припяти – полинявшая от солнца и дождя афиша. Солдатик приостановил бронемашину, можно прочитать: «Двадцать шестого апреля состоится городской кросс. Приглашаются все желающие. Все двадцать пять мест победителей – свободны. В десять часов утра собираемся у горисполкома».
Почти на каждом доме города издали видны надписи от руки: уровень его радиации на земле, на стенах, в подъезде. Ни название улицы, ни номер дома не имеют значения. Сегодня они отличаются друг от друга только вот этими надписями. Мелом, от руки. Чтобы можно было стереть. Временный паспорт дома. Временный…
Саша Эсаулов – молодой зампред Припятского горисполкома, в те доаварийные несколько месяцев работы на новой должности не успел ощутить ни своей власти, ни тяжести своих обязанностей. Слишком велика была радость: вот заметили, выдвинули, не стремился, не угодничал – и вдруг избрали, поручили руководить медициной и транспортом. Привыкал, втягивался, не святые горшки лепят…
Секретарь горкома партии Александр Веселовский утверждает, что этак через год Эсаулов был бы готов к самостоятельной работе, подучился бы фильтровать указания «свыше», постоянно слышать «низы», вырабатывать самостоятельность своего мнения по каждому без исключения вопросу жизни Припяти. В тридцать лет эта учеба еще не в тягость. Тем более что натура у него динамичная, ум хваткий…
Припятский врач Володя Печерица тоже был замом. Начальника медсанчасти. Мягок, безотказен, молчаливо погружен в свое дело, а когда надо быть «начальником» – да ну его, лучше сделаю сам, чем краснеть и извиняться, отдавая приказания кому-то, тем более что большинство коллег старше его возрастом.
Эсаулов и Печерица знали друг друга только заочно.
Пятницу двадцать пятого апреля, пятницу, которая осталась за драматическим валом последующих событий в Припяти, Саша Эсаулов вспомнить не может. Работал над планом развития города. Жена с грудным ребенком неделю как уехала к родителям на Хмельниччину, семейные хлопоты не отвлекали от работы. Нет, таки вспомнил. Пришел преподаватель профтехучилища, принес заявку на автобус, отвезти группу участников соревнований в Лютеж. «Просим выделить автобус для четырнадцати человек и четырех девочек».
Эсаулов рассмеялся. Прочитал вслух. Преподаватель физкультуры не понял. «Четырнадцати человек и четырех девочек…» Нет, не понял. «Девочки тоже человеки», – сказал и подписал письмо, пожелал победы.
Работал тогда до десяти вечера, а в памяти – пустота, только услужливое лицо физрука и глупая канцелярская фраза из письма… Простирнул пару рубашек, посмотрел «Сегодня в мире», почитал в кровати «Правду». Уснул. Лягушки в весенних разливах Припяти надрывали свои глотки в сладкой истоме теплого безветренного вечера.
У Володи Печерицы двадцать пятого была «чистая пятница», – ни операций, чи поступлений тяжелых больных, даже на «Скорой» врачи сражались в шахматы, а шоферы лениво судачили о завтрашней рыбалке, кучности майских праздников, о предстоящем матче киевского «Динамо» в Лионе. Володя с Наталкой (она педиатр, вместе учились, поженились еще студентами) недавно купили себе дачку недалеко от Припяти и теперь жили предчувствием лета, милых хлопот на огородных грядках, летних вечеров под открытым небом с двумя сынишками-школьниками. Весь вечер в пятницу в доме было шумно, готовились завтра после обеда укатить на «латифундию», сажать картошку, цветы. Радостное возбуждение родителей переходило к ребятам, и даже когда их уложили в детской, оттуда еще долго слышался шепот: завтра они заночуют в лесу, под соснами, завтра можно будет шалить до полуночи… Уже несколько лет у врача Володи Печерицы был его главный тяжелый больной, о котором он никогда не забывал: мать. Там, в Донбассе, в городе его детства, за ней присматривают хорошие врачи, но каждый приезд сына исцеляет ее больше, чем тщательные процедуры. Мать, отец и сестра пообещали приехать на праздники в Припять. Допоздна говорили с Наталкой: шутка сказать – столько гостей…
В час ночи Эсаулов и Печерица уже спали. На атомную только заступила новая смена. Три реактора в рабочем режиме, все нормально, несколько минут обычных формальностей, и смены сели за пульты. В центре внимания – четвертый. Его ведут на захолаживание, на заглушку. Подошла его очередь на кратковременный «отпуск». Ничего, послушен, температура падает, там, под смирительной рубашкой бетона, еще клокочут высвобождающиеся силы расщепленного атома, но отклонений от режима нет. Валерий Ходемчук и Володя Шашенок приняли свою смену, успев напомнить друг другу: последняя, реактор остановится на профилактику, они смогут уйти в отпуск, тем более что май предвидится сухим и теплым (Валеркина мама утверждает, а ей можно верить – семьдесят весен уже прожила). Все нормально. Апрельская ночь пролетит, как мгновение… Как вот эти первые десять минут за пультом, подтверждающим, что все нормально, что дыхание реактора замедляется.
Взрыв был не сильный, его услышали только в первом микрорайоне, да и то едва засыпающие или не спящие вовсе. Анатолий Нигай, с вечера выехавший на рыбалку у водозаборного канала (это почти рядом с реактором), отчетливо слышал взрыв, но это его не напугало. Страх пришел только тогда когда в небо вырвалось горячее шаровое облако и зависло над атомной.
В час тридцать пять в квартиру Печерицы ворвался телефонный звонок. Врачу не привыкать, но Наталкино сердце что-то учуяло. Поднялась, помогла мужу торопливо одеться. Стрельнула в тишине дверь подъезда, подкатила «Скорая» с включенной мигалкой.
Владимир Печерица спешил навстречу своему главному испытанию. Ничего не ведая и не предвидя ничего. Очередной ночной вызов в больницу.
Саша Эсаулов до сих пор удивляется: как это тихий, журчащий звонок телефона в квартире мог разбудить его мощный сон? Но разбудил с первой попытки. Звонили из исполкома: срочно явитесь на работу, что-то произошло на атомной! Выскочил на пустынную улицу, возле него затормозили милицейские «Жигули». Узнал встревоженное лицо начальника городской ГАИ Иваницкого.
Начался иной отсчет времени, совсем иная жизнь, к которой Эсаулов не мог бы подготовиться ни на каких репетициях, ни на каких испытаниях на прочность. Ему надо было мгновенно выбросить из своего характера все второстепенное и увеличить, срочно мобилизовать все то, что могло появиться только в будущем. Ситуации нужен был иной Александр Эсаулов, не тот, который проснулся, услышав телефонный звонок. Но это будет, когда Володя Печерица с дежурными врачами, онемевшими от самого вида обожженных и получивших прямой радиационный удар, уже примет на свои руки первых пострадавших. Остановится время, предельно сожмется память, голос его будет тих, но решителен, и его будут слышать на всех этажах больницы.
Печерица вскочил в приемный покой. Пусто. Даже облегченно расслабился: ошибка, недоразумение. Но к больнице уже летела «Скорая», пронзительно завизжали тормоза, вскинулась задняя дверца «рафа», торопливо зашаркали подошвы об асфальт.
Педиатр В.Белоконь с шофером Толей Гумаровым (они стали похожими друг на друга, врач и шофер, украинец и смуглый осетин – халаты забрызганы еще неостывшей смолой, лица осунувшиеся, в черной гари) торопливо вносят на носилках первого пораженного. Да что это такое со мной, что за глупая оторопь, подумал Печерица, увидев лицо больного. Руки есть, ноги есть, ран не видно, а лицо перекошено от страдания. Зловещая мистика. Ночь привидений. Под окном тормозит еще одна «Скорая», за ней еще. Все. Больше никаких ощущений, никаких посторонних мыслей. Помочь! Помочь! Помочь!
У первых двух больных (оба операторы реакторного цеха Анатолий Кургуз и Виктор Дехтяренко) почти одновременно начались приступы мучительной рвоты. У одного – глубокая депрессия, взгляд отрешенный. У второго – эйфория, морозящая душу веселость, даже норовит что-то знакомое запеть, но опять начинается рвота.
– Подготовить все капельницы! Реанимации быть на месте!
Внесли Владимира Шашенка. Не обожжены только ступни ног. И – тоже рвота. В реанимацию!
Свидетельствует анестезиолог-реаниматор Неля Лобода: «В ту бесконечную ночь мне казалось, что в больнице несколько Печериц, которые успевали все. Он не оставлял реанимацию ни на мгновение, но врачи утверждают, что он не отлучался и из других отделений, приемного покоя, аптек, «Скорой».
Невропатолог Владимир Фейнин: «Начальник медсанчасти сидел на телефоне. Если бы не четкая, уверенная собранность Печерицы, не его спокойные голубые глаза на смуглом лице, – многие из нас могли бы растеряться. Не было времени называть по имени-отчеству, мы все понимали друг друга по глазам, по единственному слову. Только в эту ночь мы поняли, какой парень работает среди нас».
По горячим следам, отрывая Володю Печерицу и Сашу Эсаулова от короткого сна после нескольких суток бессонницы, мне удалось восстановить хронометраж их действий, мыслей и поступков того времени, когда они из обычных, далеко не идеальных ребят становились людьми, вошедшими в самый эпицентр событий, мужчинами, целиком думающими о других, принявшими на себя ответственность за все происходящее.
Эсаулов поверил в реальную серьезность происшедшего, когда из окна своего кабинета увидел летящие с атомной в сторону больницы «Скорые». Его мышление и ощущения привыкли к конкретности. Мчащиеся на огромной скорости по спящей Припяти «рафы» с мигалками подали сигнал его сознанию: беда! Каждая «Скорая» вдруг олицетворила круг его зампредовских обязанностей: медицина и транспорт!
Транспорт! Даже если масштабы аварии окажутся локальными – все моторы Припяти должны быть наготове. Саша впервые не ждал указания председателя Владимира Волошко, коротко доложил: поднимаю транспортников!
Рассвет застал в автобусном парке, когда Эсаулов запретил выезд рейсовых автобусов, организовал их мойку и полив припятских улиц коммунхозовскими машинами.
Утром в медсанчасть вошли Селидовкин и Левицкий – два видных врача шестой московской больницы. Быстро осмотрели всех пострадавших, проверили способы помощи им и сказали: все решения Печерицы безукоризненны, мы прилетели не руководить – помочь Володе.
Привезли Александра Лелеченко – зам.начальника электроцеха четвертого блока. Красавец и весельчак, ослепляющий всех своей «гагаринской» (так ее и называли припятцы) улыбкой. Пытался улыбнуться и сейчас. Попросился выйти на крыльцо выкурить сигарету. Вышел. Поймал попутку и укатил на станцию: ведь только он знает, что не закрыты аварийные заслонки, не отключены три рубильника.
Нескольких самых тяжелых больных надо срочно отправлять самолетом в Москву.
Теперь Печерица принимает решение: раздать населению йодистый калий.
Он вскрыл все запасы, сандружинники раздавали таблетки.
Эсаулов вывел из зоны повышенной радиации передвижные заправочные станции с бензином. На то, чтобы осуществить заправку автомобилей без талонов, по ведомости, вчера еще потребовалось бы несколько дней бюрократической тяжбы, писем, виз. Растерянного заправщика он убедил за несколько секунд: имею чрезвычайные полномочия, выдавайте бензин, я подпишу все документы.
Эсаулов помчался в исполком. Что там? В коридорах было множество незнакомых людей. Москва и Киев реагировали на зов Припяти. Здесь уже были министры и их заместители, генералы, ученые-атомщики, партийные работники. Только сейчас Саша сознался мне: больше всего боялся, что в атмосфере такой перенасыщенности крупными руководителями начнется глупая субординация во вред решению многих с фатальной скоростью надвигающихся проблем. Но этого не случилось. Очевидной была беда, реальным – чувство ответственности за судьбу города и его жителей. Какой-то мужчина требовал у Эсаулова автобус, в голосе потрескивали начальственные нотки. Эсаулов резко осадил его. Потом узнал: замминистра энергетики. Помирились, беда чинов не признает.
Дозиметристы доносили, что фон в районе четвертого блока очень высокий, в городе быстро повышается. Эвакуация становилась очевидной. Множество опрошенных мной людей отвечали: город был спокоен. Город тоже проявлял свой характер, возможно, даже чересчур бесшабашный характер… Но другим он быть просто не мог.
В субботу вечером Эсаулов и Печерица впервые встретились, впервые второпях увидели друг друга. Саша получил задание правительственной комиссии доставить в аэропорт Борисполь двадцать семь самых тяжелых больных, чтобы самолетом отвезти их в Москву. Володя готовил их к отправке. Оба спешили, нервничали. Эсаулову все надо было предвидеть: вдруг сломается автобус в дороге, взять запасной, добыть милицейскую машину для сопровождения, предупредить посты «гаишников», чтобы дали «зеленый», ведь в сторону Припяти уже двигались колонны автобусов для эвакуации жителей, надо на большой скорости проскочить участок на мосту путепровода, где легло самое опасное радиоактивное пятно… Ничего не упустить.
Печерица был педантичен: больные из Припяти должны поступить в московскую клинику с заполненной историей болезни, с анализами крови, диагностикой, ведь они поступают не с места аварии, а из медсанчасти Печерицы. По его диагнозам будут судить о всей припятской медицине. Эсаулову казалось, что Печерица чересчур медлителен, Эсаулов суетился, и Печерица послал его ко всем чертям. Наконец познакомились. Времени на обиды не было.
Колонна двинулась в путь, милицейские посты по всей киевской дороге бережно передавали ее «из рук в руки».
Менялись смены уставших врачей, но не уходил из больницы Печерица. Звонила Наталка. «Эвакуируйся, как все, береги сыновей». На подробности времени не было. Он вывозил больных в соседние райбольницы. Отпустил врачей-женщин, у которых были маленькие дети, и выполнял их работу. Изнемогал от голода, но это только напомнило ему о том, что надо накормить больных и медперсонал. Когда все население было вывезено в безопасную зону, медики еще почти двое суток оставались на своих местах. Сделав все для тысяч людей, они словно забыли о себе, в Припяти было много дел, которые считали своими, и главное – эвакуировать тех, кто возвращался в город после выходных, не зная о случившемся. Пока в Припяти действовали власть и медицина – город еще не был покинут, хотя в нем уже хозяйничал невидимый оккупант – высокая радиация.
Когда они уезжали, казалось, что самое страшное уже позади. Только казалось… Эсаулов в Иванковском районе занимался пятнадцатью тысячами эвакуированных припятчан. Он за день принимал до тысячи людей, идущих к нему за советом, за помощью, за словом надежды. А ведь он был в таком же положении, как и они, – без дома, без денег, без одежды. Каких усилий ему стоило, чтобы успокоить плачущую старуху, потерявшую семью, дозвониться в далекий сибирский город, чтобы чьи-то родственники выслали кому-то деньги на проезд, отшить «добровольца», поняв, что он приехал не помочь, а за «длинным рублем». У Эсаулова не было никаких прав, только – обязанности. Мне даже казалось, что Саша специально не отлучается из штаба с семи утра до двенадцати ночи, чтобы не оставаться наедине со своей усталостью и своими мыслями. Размеры общей боли приглушали свою, личную.
Печерица чувствовал, что силы его покидают, но работала его совесть. Он несколько раз злоупотребил своей властью в эвакуированной на базу реакторщиков медсанчасти – не сдал кровь на анализ, зная, что его увезут в «тыл». Что подумают о нем не покинувшие своего дела врачи? Организовывал медпункты по разбросанным базам строителей, настаивал на жестком дозиметрическом контроле каждого реакторщика, на обследовании каждого, кто побывал в зоне.
Детали: трижды врачи среди ночи собирались у его «кельи» и настаивали: если вы, Володя, не ляжете спать, мы не ляжем тоже; врачи отказались проходить проверку щитовидки, пока этого не сделает Печерица; оставшиеся в медсанчасти люди (в том числе и шоферы) заявили представителю из Москвы: если Печерицу не назначат начальником, мы разъедемся.
Деталь: выждав, когда почти иссякнет поток эвакуированных к Эсаулову, я заманил его вечером в машину и увез к себе домой, в Киев, пусть отдохнет, отоспится. Утром мы с женой ходили на цыпочках, чтобы не разбудить его там, в отдельной комнате. Оказалось: он уже уехал в Иванков, чтобы вовремя отправить на юг женщину с двумя детьми.
Мы сидим втроем. Полночь, Иванков. Исход мая. Месяц со дня аварии на четвертом блоке. Ровно месяц Володя руководит медицинской службой в тридцатикилометровой зоне еще с той, навсегда врезавшейся в память субботы, Саша Эсаулов завтра утром уезжает в Чернобыль. Там создан партийный штаб с высокими и чрезвычайно ответственными полномочиями по устранению последствий аварии. Он вошел в его состав. «Чернобыль… это уже рядом с моим родным домом в Припяти», – говорит он, и уставшее его лицо на мгновение становится почти мальчишеским.
Взбадриваемся еще одной порцией растворимого кофе и выходим на берег Тетерева.
– Искупаться бы – и можно жить дальше, – тихо говорит Эсаулов.
– Нельзя купаться! – обрывает его Печерица и тут же извиняющимся голосом уточняет: – Пока нельзя, Саша…
«Скорая» уносит Печерицу в ночь, к реакторщикам, которые приедут с вахты. Он еще не знает, что следующую ночь уже проведет в Москве. Его в приказном порядке увезут на обследование.
Перевел с украинского автор.
На фото : В.О.Яворівський
Литературная газета, 1986 г., 25.06, № 26 (5092). Вечірній Київ, 1986 р., 5.06, № 129 (12744).
Подається за текстом ЛГ. Фото вміщене тільки у ВК. Воно ще раз вміщене в статті «Синтез душі» під 15.06.1986 р.
Див.коментар до статті «Обстановка под контролем» під 7.05.1986 р.