Броня и энергия атомной эры
Н.Железнов.
К 40-летию со дня пуска первого советского реактора
Курчатов прильнул к окуляру перископа, нацеленного на шкалу кадмиевого стержня, регулирующего реакцию деления урана. На две секунды он задержал взгляд на приборах, регистрирующих плотность [1]. Еще три секунды – проверил свои расчеты на карманной логарифмической линейке. И тихо, словно он был на утренней охоте, а не в глубоком подземелье, шепнул на ухо оператору: начали подъем… Это случилось 40 лет назад в Москве на территории нынешнего Института атомной энергии имени И.В.Курчатова. 25 декабря 1946 года здесь начал трудиться первый в Европе уран-графитовый атомный реактор.
О том, как зрело, свершилось и что означало для будущего это яркое событие 20 века, вспоминают в беседе с корреспондентом ТАСС академик А.П.Александров – директор института, академик Г.Н.Флеров – руководитель лаборатории ядерных реакций Объединенного института ядерных исследований, один из соавторов состоявшегося 45 лет назад открытия деления ядер урана, и М.А.Чесалов – строитель, а ныне бессменный оператор уран-графитового реактора.
А.П.Александров: В самый разгар войны по решению правительства в стране были возобновлены прерванные работы по расщеплению ядер урана. В Академии наук была создана специальная лаборатория. На окраине Москвы, в Покровско-Стрешневом, посреди густого соснового леса было построено и оборудовано отечественной аппаратурой новое научное учреждение, к работе в котором были привлечены почти все имевшиеся в стране ученые-физики, занимающиеся изучением атомного ядра. Некоторые ученые, в том числе и руководитель лаборатории И.В.Курчатов, были отозваны с фронтов войны. Лаборатория была открыта летом 1943 года, ровно через год после того, как младший техник-лейтенант Георгий Флеров написал с фронта письмо Сталину, смысл которого сводился к одному: не теряя времени, надо делать урановую бомбу.
Г.Н.Флеров: Да, не теряя времени. Это было, пожалуй, главное в моей записке в Госкомитет обороны. Как ученик Курчатова я прекрасно сознавал, что и сам Игорь Васильевич был озабочен тем же. Но он вместе с А.П.Александровым уже второй год неутомимо трудился как заправский моряк на Черноморском флоте, оснащая наши корабли противоминными устройствами. Оба они были, конечно же, оторваны от поступающей с Запада информации. А я служил неподалеку от Воронежа и, выбравшись как-то в научную библиотеку [2], поинтересовался новыми научными публикациями по урану в зарубежных журналах. Так вот: в начале 42-го года американцы начисто отрезали любую информацию на эту тему. Это и стало поводом для моего письма.
А.П.Александров: В гитлеровской Германии, как потом выяснилось, в это время были в разгаре строго засекреченные работы по созданию атомного оружия. Фашистская клика возлагала на него все надежды и подбадривала свою отступающую армию обещаниями вот-вот взять в войне реванш с помощью нового оружия. Вскоре закрыли все свои работы на эту тему и американцы. «Мы были одни, – вспоминал позднее Курчатов. – Наши союзники, которые в то время были впереди нас в научно-технических вопросах использования атомной анергии, ничем нам не помогли». (ААН СССР, Ф. 459, он. 1, Д. 1, л. 5.) [3]
Г.Н.Флеров: По нашей земле шли танки. И понятно, что многие ученые-физики находились в это время в окопах или на оборонных заводах. Начинать, конечно, надо, говорил Игорь Васильевич. Но оправдаем ли мы отток научных сил от сегодняшних задач фронта? Ведь для первых опытов придется заново создавать промышленность по производству урана, графита, тяжелой воды. Поможем ли мы этим выиграть войну? Это был, пожалуй, единственный случай, когда Игорь Васильевич колебался: начинать или подождать. И произошла эта беседа в курчатовской лаборатории, по стечению обстоятельств, в канун принятия Госкомитетом обороны решения о разработке так называемой «урановой проблемы». Руководителем был назначен Игорь Васильевич [4]. И началась жаркая работа.
А.П.Александров: Итак, 43-й год стал переломным не только в войне, но и в становлении атомной индустрии в нашей стране. Начались работы по всему фронту исследований, и в них приняли участие не только ученые, но и крупные руководители промышленности Б.Л.Ванников, М.Г.Первухин, В.А.Малышев, А.П.Завенягин, Е.П.Славский [5]. Сам же Курчатов сформулировал буквально за первые два-три месяца не только направление работ по решению задач создания атомной бомбы, но и приступил к проектированию ускорителей для исследований по физике ядра, начал разработки реактора для атомной электростанции и даже предложил начальные идеи термоядерной энергетики. Наш ленинградский физтех вернулся в 1944 году из эвакуации в родной город, но многие ученые были вызваны Курчатовым в Москву. Моя лаборатория тоже включилась в общую программу – мы занимались вопросами обогащения урана, научным и технологическим заделом для рождавшейся урановой промышленности.
За год до конца войны я впервые приехал в столицу к «Бороде», как мы тогда называли Игоря Васильевича. Посетив его «Лабораторию измерительных приборов АН СССР» [6] – так скромно именовался могучий коллектив, занимавшийся урановой проблемой, – я убедился, что работы идут полным ходом. Побывал и на месте, куда через несколько дней должен был прибыть экскаватор для рытья котлована под здание первого атомного реактора [7].
М.А.Чесалов: Когда сразу после окончания войны я пришел наниматься разнорабочим к Курчатову, котлован был уже готов. Мы все были уверены, что строим какие-то «монтажные мастерские». Эта вывеска так прижилась здесь, что до сих пор здание реактора курчатовцы называют не иначе, как «монтажка». Вскоре на площадку начали поступать никому еще не известные строительные материалы. Это были блоки из графита. Отряду рабочих тогда еще не положено было знать всех подробностей стройки. Одной бригаде, например, было поручено сверлить в блоках ровные отверстия. Только потом мы узнали, что нужны они были не для скрепления блоков, а для закладки внутрь графита урановых стержней.
Самым ответственным моментом стройки была кладка корпуса реактора. Все его пять сфер выкладывались под личным наблюдением Игоря Васильевича. Мы не знали тогда, что этот жизнерадостный, простой и очень работящий человек был и главным теоретиком, и главным конструктором нашей первой «атомной печи». До конца года оставались считанные дни, когда Курчатов собрал всех строителей, горячо поблагодарил нас за честную работу и отпустил до нового года. В «монтажке» осталось вместе с Курчатовым лишь пять человек. В ночь на 25 декабря все они целые сутки не выходили наверх. Не спали и мы в своей огромной утепленной на зиму армейской палатке, ожидая какого-то важного события.
А.П.Александров: Это был в самом деле очень важный этап нашей работы. Война прервала и наши проекты, и наши заделы. И вот первый в Европе уран-графитовый реактор уже стал реальностью. Главная предпосылка к созданию советского атомного оружия у нас в руках: мы получили первые миллиграммы плутония, остальное уже было делом оборонной промышленности.
Эта «атомная броня» нужна была и стране, и Курчатову, чтобы наконец-то развернуть работы по мирному использованию атомной энергии. Сразу после испытаний первой атомной бомбы в 1949 году Курчатов начал работу над проектом атомной электростанции. И этот, уже мирный фронт был для нас тоже трудным орешком. Нужны были огромный авторитет и твердый напор Курчатова, чтобы в разгар «холодной войны» добиться для своих новых проектов ядерного горючего и немалой рабочей силы.
Началась кропотливая работа по пуску первой в мире Обнинской АЭС, затем Нововоронежской станции. На столе у Игоря Васильевича появилисъ рабочие наброски реактора для первого в мире атомного ледокола. Мировая атомная энергетика набирала полный ход.
За несколько дней до 40-летнего юбилея первого советского уран-графитового реактора заместитель директора Института атомной энергии академик В.А.Легасов пригласил журналистов посетить знаменитую «монтажку». Спускаемся под землю в сопровождении нынешнего заведующего лабораторией кандидата физико-математических наук В.С.Дикарева. Все тот же перископ, подаренный в военные годы Курчатову моряками-черноморцами, верно служит коллективу физиков.
«Физический первый», или Ф-1, как называется этот реактор в научном паспорте, не стал музеем, а ведет нормальную двухсменную жизнь, как и все другие многочисленные установки курчатовского городка. Два раза в день поднимается кадмиевый стержень, открывая путь созидательному потоку нейтронов. Сейчас здесь ведется широкий спектр исследовательских работ, связанных с радиационной физикой, радиационной метрологией, разработкой средств безопасности атомных промышленных установок.
На верхней площадке реактора небольшой музейный уголок. Много фотографий. На одной из них – Курчатов в окружении ученых и инженеров на фоне плаката со словами «Никогда не должно быть применено». Так сказал об атомном оружии человек, создавший его в качестве ответного щита, но всю жизнь боровшийся за запрещение его применения в военных целях [8]. Урок Курчатова особенно полезно вспомнить сегодня, когда администрация США снова втягивает мир в гонку вооружений, теперь уже ядерно-космических. Это урок настоящего патриота и горячего борца за мир. Он полностью выполнил свой долг перед Родиной, перед народом, сделал все для того, чтобы Страна Советов имела такое оружие, которое позволило бы ей обеспечить надежный мир на Земле.
Правда Украины, 1986 г., 23.12, № 292 (13562).
[1] Розумій – густину потоку нейтронів. Лукавий комуністичний щелкопьор!
[2] В Москві, слід так розуміти ЛукКомЩелкопьора ?
[3] Як з’ясувалося пізніше в ході пєрєстройки, радянці самі дали собі раду, підіславши фізика-чекіста Я.П.Терлецького до Нільса Бора, коли той повернувся до Данії. Терлецький мав з’ясувати саме подробиці побудови ядерного реактора, який у радянців ніяк не запускався. Терлецький блискуче виконав завдання, і реактор запрацював. Але заради дезінформації ворогів Інститут атомної енергії в Москві назвали не іменем Нільса Бора (що було б цілком справедливо) і навіть не іменем чекіста Терлецького (що було б принаймні зрозуміло), а іменем Курчатова, що є і несправедливим, і незрозумілим.
[4] Бреше академік Фльоров! Керівником був призначений не Ігор Васильович, а Лаврентій Павлович, тобто Берія. Після того як Берію розстріляли, його «помічники» розхапали всі його заслуги. Курчатову дісталась заслуга керівника уранового проекту, яким він ніколи не був.
[5] Але Л.П.Берія серед них знову не згаданий. Є.П.Славський, як пише у своїх спогадах В.О.Легасов, у 1986 р. був міністром середьного машинобудування (тобто міністром ядерного комплексу).
[6] В ядерній фізиці радянці, бувало, відставали, але в дезінформації завжди йшли попереду.
[7] Який екскаватор, чи не збожеволів наш щелкопьор ? А ГУЛАГ навіщо ? Екскаватор грошей коштує, а в'язні – безкоштовні.
[8] І з ким же він боровся ? Хто були його вороги, які хотіли скинути атомну бомбу на США ? Невже Політбюро ?